Холдер берет шляпу и направляется к двери. Уже у порога он оборачивается и смотрит на меня.
– Ты болен. Давай я отвезу тебя в больницу.
– В больнице я уже был и возвращаться не собираюсь.
Райан переводит взгляд на Дэниелу:
– Хочешь, чтобы он ушел?
Неужели моя жена решит, что не может мне довериться? Она колеблется – наверное, взвешивает, хочет ли остаться наедине с сумасшедшим – и наконец качает головой:
– Всё в порядке.
– Райан, какой состав ты для меня приготовил? – спрашиваю я.
Холдер обжигает меня сердитым взглядом и как будто собирается ответить и даже расслабляется, прикидывая, наверное, безумец я или просто обкурившийся придурок.
Но уже в следующий момент его лицо снова каменеет – решение принято.
– Спокойной ночи, Дэниела, – холодным, твердым голосом произносит он, после чего поворачивается и выходит.
Хлопает дверь.
* * *
В гостевую комнату Дэниела входит в брюках для занятий йогой и топике на бретельках. В руке у нее чашка чая.
Я успел принять душ. Легче не стало, но от меня хотя бы не несет больше нездоровой больничной вонью и «Клороксом».
Сижу на краю матраса. Дэниела протягивает чашку:
– Ромашковый.
Грею ладони на горячей керамике.
– Ты вовсе не обязана это делать. Мне есть куда пойти.
– Не спорь. Ты останешься здесь, у меня. Всё, точка.
Дэниела перелезает через мои ноги и садится рядом, прислонившись спиной к спинке дивана.
Я пробую чай. Теплый, успокаивающий, немножко сладкий.
Она внимательно, словно оценивая заново, смотрит на меня.
– Когда ты пришел в больницу, какой диагноз тебе там поставили?
– Они и сами толком не определились. Решили сбыть меня с рук.
– Поместить в психушку?
– Да.
– А ты не согласился?
– Не согласился. Ушел.
– То есть тебя хотели подвергнуть принудительному заключению?
– Вот именно.
– А может быть, для тебя в данный момент это был бы лучший вариант? Что бы ты сам подумал, если б услышал от кого-то то, что сам рассказываешь сейчас мне?
– Подумал бы, что он спятил. И был бы не прав.
– Хорошо, тогда скажи, что, на твой взгляд, с тобой происходит?
– Не могу сказать, что у меня есть ответ.
– Но ты же ученый! Какая-то теория у тебя есть.
– Мне недостает информации.
– А что подсказывает чутье?
Я отпиваю ромашкового чаю, наслаждаясь разливающимся внутри телом.
– Мы живем в повседневности, совершенно позабыв о том факте, что являемся частью реальности намного более странной и обширной, чем можем себе представить.
Она берет меня за руку, и, хотя эта женщина не та Дэниела, которую я знаю, мне никуда не деться от того простого факта, что я безумно люблю ее. Даже здесь и сейчас, сидя на кровати в этом чужом мире.
Я смотрю в ее испанские глаза, внимательные и ясные, и лишь усилием воли заставляю себя не давать воли рукам.
– Страшно? – спрашивает она.
Я думаю о похитителе, державшем меня на мушке револьвера. О команде из лаборатории, преследовавшей меня до дома и пытавшейся задержать. О мужчине с сигаретой у фонарного столба под окном отеля. Помимо очевидного факта несовпадения элементов моей личности и данной реальности, за пределами этой квартиры есть вполне реальные люди, жаждущие найти меня.
Они уже доставили мне немало неприятностей и, возможно, не прочь продолжить.
И тут же отрезвляющая, как холодный душ, мысль: а что, если они проследили за мной до этого дома?
Не подверг ли я опасности Дэниелу?
Нет.
Если она не моя жена, а только подружка из прошлого пятнадцатилетней давности, то откуда им может быть известно о ней?
– Джейсон, тебе страшно? – повторяет она.
– Очень.
Она протягивает руку, касается моего лица.
– У тебя синяки.
– Я не знаю, откуда они.
– Расскажи мне о нем.
– О ком?
– О Чарли.
– Для тебя это все, наверное, странно…
– Да уж.
– Ну, как я уже говорил, ему сейчас четырнадцать. Почти пятнадцать. День рождения – двадцать первого октября. Родился недоношенным в «Чикаго-Мёрси». Весил всего один фунт и пятнадцать унций. В первый год ему пришлось нелегко, но он – настоящий боец. Сейчас он здоров, а ростом почти с меня.
В глазах Дэниелы стоят слезы.
– Волосы темные, как у тебя, и замечательное чувство юмора. Учится хорошо. Творческая натура, весь в маму. Обожает японские комиксы и скейтборд. Любит рисовать всякие жуткие пейзажи. Думаю, уже можно сказать, что парень в тебя.
– Прекрати.
– Что?
Дэниела зажмуривается, и слезы выскальзывают из уголков ее глаз и скатываются по щекам.
– У нас нет никакого сына.
– Можешь поклясться, что не помнишь его? Что это не какая-то игра? Если ты скажешь сейчас, я не…
– Джейсон, мы расстались пятнадцать лет назад. Если уж совсем точно, ты бросил меня.
– Такого не может быть.
– Накануне я сказала тебе, что беременна. Ты взял время подумать. Потом пришел ко мне и сказал, что принял самое трудное в своей жизни решение. Что ты занят исследованием. Что это исследование в результате принесет тебе большую награду. Ты сказал, что весь следующий год проведешь в «чистой комнате» и что я заслуживаю лучшего. Что наш ребенок заслуживает лучшего.
– Все было не так, – говорю я. – Я сказал, что нам будет нелегко, но мы справимся. Мы с тобой поженились. У нас родился Чарли. Меня лишили финансирования. Ты забросила живопись. Я пошел преподавать в колледж. Ты стала домохозяйкой.
– И тем не менее мы сегодня здесь. Мы не женаты. У нас нет детей. Ты только что пришел с открытия инсталляции, которая должна принести мне славу. Ты сам отмечен какой-то наградой. Я не знаю, что творится у тебя в голове. Может быть, у тебя конкурирующие воспоминания, но я знаю, что реально, а что нет.
Над чашкой поднимается дымок.
– Думаешь, я сумасшедший?
– Понятия не имею, но ты определенно нездоров.
Дэниела смотрит на меня со свойственным ей состраданием.
Словно талисман, я трогаю ниточку на безымянном пальце.
– Послушай, может быть, ты веришь тому, что я говорю, может быть, не веришь, но ты должна знать, что я в это верю. Я бы никогда не стал тебе лгать.
