Потом открываю рюкзак, достаю пару упаковок сухого пайка.
Еда холодная, но питательная.
Аппетита нам не занимать.
– Видел куб? – спрашивает Лукас.
– Нет. Думаю, его замело.
– Замечательно. – Моя спутница смотрит на меня, а потом снова поворачивается к камину. – Даже не знаю, злиться на тебя или благодарить.
– Ты о чем?
– Пока ты был наверху, я зашла в туалет, а потом забрела в кабинет.
– Значит, ты их видела.
– Они ведь умерли от голода, да? Еще до того, как у них кончились дрова.
– Похоже, что так.
Я смотрю на огонь и в какой-то момент ощущаю покалывание в затылке.
Как звоночек. Оно началось только что, когда я был снаружи и думал, оглядывая пустошь, о том, что мы едва не умерли в этой пурге.
– Помнишь, что ты сказала насчет коридора? Что он напомнил тебе, как люди теряют ориентацию в буране?
Аманда отодвигает паек и смотрит на меня.
– Двери в коридор соединяют нас с бесконечным множеством параллельных миров, так? Но что, если мы сами определяем эти соединения?
– Как?
– Что, если мы сами неким образом выбираем специфические миры?
– Хочешь сказать, что я намеренно выбрала эту дыру из множества реальностей?
– Не намеренно. Возможно, этот мир – отражение того, что ты чувствовала в тот момент, когда открывала дверь.
Лукас подбирает остатки еды и бросает пустой пакет в камин.
– Подумай сама, – продолжаю я. – Первым миром, который мы увидели, был тот разрушенный Чикаго с рассыпающимися зданиями. А теперь вспомни, в каком эмоциональном состоянии ты вошла на подземную парковку. Что ты чувствовала?
– Страх. Ужас. Отчаяние. Господи, Джейсон!
– Что?
– Перед тем как мы открыли дверь в ангар и увидели наших с тобой двойников, ты именно об этом и говорил.
– Неужели?
– Ты рассказывал о мультивселенной, о том, что все, что может случиться, случится, и что где-то есть мир, в котором мы с тобой – то есть наши двойники – не добрались до куба. А через несколько секунд ты открыл дверь, и именно этот сценарий разыгрался у нас на глазах.
По спине у меня от волнения бегут мурашки – на меня как будто снизошло откровение.
– И все это время мы задавались вопросом, где этот контрольный механизм…
– Контрольный механизм – мы сами.
– Да. И в таком случае мы можем попасть в любой мир, куда захотим. Включая и наш собственный.
* * *
С утра пораньше мы уже стоим посреди молчаливого квартала. Стоим по пояс в снегу, дрожа от холода, хотя и напялили на себя всю зимнюю одежду, какую только нашли в гардеробной.
Перед нами чистое поле. Никаких следов. И ни намека на куб. Ничего. Только ровная снежная целина.
Огромная пустошь и крохотный куб.
Шансы наткнуться на него, двигаясь наугад, микроскопические.
Солнце только выползает из-за деревьев, и холод просто невероятный.
– Что будем делать, Джейсон? – спрашивает Лукас. – Пойдем куда глаза глядят? Будем копать?
Я оглядываюсь. Смотрю на наполовину занесенный снегом дом и с ужасом думаю, как долго мы смогли бы продержаться здесь. Сколько дней пройдет, прежде чем станет нечем топить камин? Прежде чем кончится еда? Прежде чем иссякнет надежда, и мы умрем, как и все другие до нас?
Темные, давящие мысли… не продохнуть. Страх заползает в грудь.
Я делаю глубокий вдох и давлюсь кашлем от обжегшего легкие холода.
Паника затягивает петлю.
Найти куб нет никакой возможности.
Как и продержаться на холоде.
Нам просто не хватит времени, потому что каждая новая пурга будет накрывать куб все новым и новым слоем снега.
Если только…
Я сбрасываю с плеча рюкзак и расстегиваю его дрожащими пальцами.
– Что ты делаешь? – спрашивает Аманда.
– Делаю последнюю ставку.
Долго искать не приходится.
Я беру компас и, оставив женщину с рюкзаком, иду вперед, через поле.
– Подожди! – кричит она и тянется следом.
Шагов через пятьдесят я останавливаюсь. Жду.
– Посмотри. Мы в Южном Чикаго, так? – Я тычу пальцем в компас и указываю на далекий профиль города. – Значит, магнитный север – там. Но компас говорит нам противоположное. Видишь? Стрелка направлена на восток, в сторону озера.
Лицо моей спутницы моментально светлеет.
– Конечно! Стрелку притягивает магнитное поле куба.
Мы идем через глубокий снег.
На середине поля стрелка отклоняется с востока на запад.
– Мы над ним, – заявляю я.
Начинаю копать, раскидываю снег голыми руками. Холодно, больно, но я не останавливаюсь.
На глубине четырех футов натыкаюсь на угол куба. Тяну рукава вниз, на пальцы, которые уже начинают терять чувствительность.
Окоченевшие пальцы касаются наконец верха открытой двери, и я издаю крик, эхом раскатывающийся по замерзшему миру.
* * *
Еще десять минут, и мы уже внутри куба. Выпиваем ампулу № 46 и ампулу № 45.
Аманда запускает таймер на часах и выключает фонарь, чтобы поберечь батарейки. Мы сидим рядом, в холодной темноте, и ждем, когда подействует препарат.
– Вот уж не думала, что буду так рада снова увидеть нашу паршивую спасательную лодку, – шепчет Аманда.
– Неужели?
Она опускает голову мне на плечо.
– Спасибо, Джейсон.
– За что?
– За то, что не дал мне замерзнуть там до смерти.
– Значит, теперь мы квиты?
Аманда смеется.
– Ни разу. Я к тому, что это все из-за тебя. Как и было с самого начала.
Сидеть в металлической коробке, в полной темноте и тишине – это как упражнение по сенсорной депривации. Единственные физические ощущения – просачивающийся через одежду холод металла и давление лежащей на плече головы Аманды.
– Ты не такой, как он, – говорит она.
– Кто?
– Мой Джейсон.
– Не такой в чем?
– Ты мягче. В нем есть жесткость, настоящая жесткость. А еще он самый одержимый из всех, кого я встречала.
– Ты была его терапевтом?
– Иногда.
– Он был счастлив?
Чувствую, что Лукас задумалась.
