Руки его дрожат, пальцы скрючены, как будто отчаянно хватаются за что-то.
Нас разделяет не больше десяти футов, когда я узнаю в нем себя.
Я отступаю в сторону, прижимаюсь спиной к стене и оставляю ему как можно больше свободного пространства.
Он бредет мимо, но смотрит на меня.
Видит ли – не знаю.
Похож на контуженого.
Словно только что выбрался из ада.
На спине и плечах у него – открытые раны, будто кто-то вырвал куски плоти.
– Что с тобой случилось? – спрашиваю я.
Он останавливается. Смотрит на меня. Потом открывает рот и издает звук, страшнее которого я не слышал, – крик, рвущийся из разорванного горла.
Его голос отдается эхом. Аманда хватает меня за руку и тянет прочь.
Он остается.
Провожает нас взглядом, поворачивается и бредет дальше по коридору.
В бесконечную тьму.
Через тридцать минут я сижу перед дверью, ничем не отличающейся от всех остальных, и изо всех сил стараюсь стереть мысли и эмоциональные следы того, что мы только что видели в коридоре.
Достаю из рюкзака блокнот, раскрываю, беру ручку.
Мне даже не надо думать.
Просто пишу три слова:
«Я хочу домой».
* * *
Не это ли чувствует Бог? Восторг творца, буквально одним только словом создающего мир? И да, пусть этот мир уже существовал, но я соединил нас с ним. Из всех возможных миров я выбрал этот, единственный, который и хотел. Так, по крайней мере, кажется на пороге куба.
Делаю шаг вперед. Под ногами хрустит на бетоне стекло. Через высокие окна в помещение проникает предвечерний свет. Железные генераторы полузабытой эпохи.
Я узнаю это помещение сразу, хотя и не видел его при дневном свете.
Когда я был здесь в последний раз, над озером Мичиган вставала полная луна. Я сидел тогда, привалившись к одной из этих древних железяк, накачанный наркотиком, а передо мной стоял человек в маске гейши, под угрозой оружия привезший меня на эту заброшенную электростанцию.
Глядя – хотя тогда мне это и в голову не приходило – на самого себя, я и представить не мог, какое путешествие меня ожидает.
Путешествие в ад.
Куб стоит в дальнем углу генераторной, почти невидимый из-за ступенек.
– Ну? – спрашивает Аманда.
– Думаю, получилось, – отзываюсь я. – Последним местом, которое я видел перед тем, как очнуться в вашем мире, было вот это.
* * *
Мы пробираемся между брошенным оборудованием.
Снаружи светит солнце.
Спускаемся.
В этот предвечерний час тишину нарушают только крики порхающих над озером чаек.
Идем в направлении Южного Чикаго вдоль дороги, как пара бродяг.
Вдалеке знакомый профиль города. Тот, который я знаю и люблю.
Солнце все ниже и ниже, и мы идем уже минут двадцать, когда до меня доходит, что на дороге совсем нет машин.
– Как-то тихо, да? – говорю я.
Аманда смотрит на меня.
В бывшей промышленной зоне, возле озера, тишина не была так заметна.
Здесь она удивляет.
Ни машин.
Ни людей.
Тихо так, что я слышу, как бежит ток по проводам у нас над головой.
Станция на Восемьдесят седьмой улице закрыта – я не вижу ни автобусов, ни поездов. Единственный признак жизни – бродячий черный кот, крадущийся через дорогу с крысой в зубах.
– Может, стоит вернуться к кубу? – предлагает моя спутница.
– Я хочу увидеть свой дом.
– Здесь что-то не то, Джейсон. Разве ты не чувствуешь?
– Мы не научимся управлять кубом, если не выясним, куда он нас доставил.
– Где твой дом?
– На Логан-сквер.
– Пешком далековато.
– Так давай возьмем машину.
Мы пересекаем Восемьдесят седьмую улицу и проходим жилой квартал из растянувшихся в линию домов строчечной застройки. Похоже, уборочной машины здесь не было несколько недель. Повсюду мусор. На тротуарах тут и там расползающиеся, лопнувшие мусорные мешки.
Многие окна заколочены.
Некоторые накрыты листами пластика.
Из большинства свисают клочья одежды.
Красные.
Черные.
Из некоторых домов доносится однообразное жужжание радио и телевизоров.
Плач ребенка.
И ничего больше – только зловещая тишина.
Мы проходим уже шестой квартал, когда Аманда восклицает:
– Нашла!
Иду к «Олдсмобилю Катласс-Сьерра» выпуска середины 90-х годов. Белый. Со следами ржавчины. Без колпаков на колесах. Через запыленное окно вижу свисающую из замка зажигания связку ключей.
Открываю дверцу с левой стороны, сажусь за руль.
– Что, все-таки поедем? – спрашивает Лукас.
Я поворачиваю ключ, и она забирается на соседнее сиденье.
В баке еще на четверть бензина.
Должно хватить.
Ветровое стекло такое грязное, что «дворникам» требуется секунд десять, чтобы очистить его от копоти и налипших листьев.
* * *
Федеральная автострада пустая.
Ничего подобного я еще не видел.
Насколько хватает глаз, машин нет ни в одном направлении, ни в другом.
День спустился к вечеру, и солнечные лучи отражаются от Уиллис-тауэр.
Я еду на север, и с каждой оставшейся позади милей узел у меня в животе затягивается все сильнее.
– Давай вернемся, – снова говорит Аманда. – Серьезно. Здесь же явно что-то не так!
– Если моя семья здесь, мое место с ними.
– Откуда ты знаешь, что это вообще твой Чикаго?
Женщина включает радио, прокручивает диапазон FM, и в какой-то момент треск статических разрядов прорывают знакомые предупреждающие сигналы системы экстренного оповещения.
– Следующее сообщение передается по просьбе Управления полиции штата Иллинойс. В округе Кук сохраняется круглосуточный комендантский час. Всем жителям надлежит оставаться дома до дальнейшего уведомления. Обеспечением безопасности в жилых кварталах, доставкой продуктовых пайков и предоставлением транспорта для карантинных зон Центра контроля заболеваний занимается Национальная гвардия.
По южной полосе проносится конвой из четырех камуфлированных «Хамви».
