Чарли, похоже, мерзнет.
Дэниела держится отстраненно и по большей части отмалчивается. Впечатление такое, что она медленно, но верно падает в какую-то темную пропасть.
И при этом почти не ест.
После обеда мы с Чарли приносим с веранды по охапке дров, и я, воспользовавшись для растопки пакетами из-под фастфуда и старой газетой, развожу огонь в камине.
Сухие, пролежавшие в поленнице несколько лет дрова схватываются моментально, и вскоре на стенах гостиной уже танцуют отсветы пламени, а по потолку скачут тени.
Мы раскладываем для Чарли диван-кровать и придвигаем его поближе к камину.
Дэниела уходит приготовить нашу комнату.
* * *
Я сижу рядом с Чарли на краешке матраса, упиваясь наплывающими волнами жара.
– Проснешься ночью, подбрось дровишек. Если удержим огонь до утра, то, может, согреем весь дом, – говорю я сыну.
Он сбрасывает кеды «Чак Тейлорс», стаскивает толстовку и забирается под одеяло, а меня вдруг осеняет, что ему уже пятнадцать лет. Его день рождения – 21 октября.
– Эй! – зову я его, и он поворачивается. – С днем рождения.
– Ты о чем?
– Я его пропустил.
– А… Ну да.
– Как прошло?
– Нормально.
– Сам как отметил?
– Ходили в кино и в ресторан. Потом погулял с Джоэлом и Анджелой.
– Кто такая Анджела?
– Знакомая.
– Подружка?
Я вижу, что парень краснеет.
– И вот что еще… Ты на права сдал? – меняю я тему.
Сын чуть заметно улыбается.
– Да, я теперь счастливый обладатель ученических водительских прав.
– Отлично. Так он тебе помог?
Чарли кивает.
Вот же черт! Неприятно. Зацепило за живое.
Подтягиваю простыню и одеяло на плечи Чарли и целую его в лоб. Столько лет я этого не делал и теперь растягиваю удовольствие. Но, как все хорошее, оно улетает мгновенно.
Сын пристально смотрит на меня.
– Ты в порядке, пап?
– Нет. Не совсем. Но теперь я с вами, и это самое главное. Тот… другой… он тебе нравился?
– Он мне не отец.
– Знаю, но…
– Он мне не отец.
Я встаю с дивана, бросаю в огонь еще одно полено и устало тащусь через кухню в другой конец дома. Деревянные половицы постанывают под моим весом.
В хозяйской спальне холодно, и спать почти невозможно, но Дэниела принесла одеяла из комнат наверху, да еще притащила все, что нашла в шкафах.
Стены обиты деревянными панелями.
В углу, наполняя воздух обгорающей пылью, светится электрический обогреватель.
Из ванной доносится какой-то звук.
Плач.
Я стучу в пустотелую дверь.
Слышу, как моя жена затаила дыхание.
– Дэниела?
– Что?
– Можно войти?
Плач на секунду затихает.
Потом щелкает замок.
Захожу. Дэниела сидит, подтянув к груди колени и обхватив себя руками, в углу, около старой, на ножках-лапах, ванны. Глаза у нее покрасневшие и опухшие. Такой – физически сломленной, дрожащей – я никогда ее не видел.
– Не могу, – бормочет она. – Я просто… не могу.
– Не можешь что?
– Вот ты здесь, со мной, и я так сильно тебя люблю, но потом думаю о тех, других, всех твоих двойниках и…
– Их нет здесь.
– Они хотят здесь быть.
– Но не будут.
– Я не знаю, что об этом думать, как к этому относиться. И потом, я постоянно спрашиваю себя…
Она не может договорить и срывается, теряет остатки самообладания. Так раскалывается и разваливается на части глыба льда.
– О чем ты себя спрашиваешь?
– Я даже не знаю, точно ли ты – это ты.
– В каком смысле?
– Откуда мне знать, что ты – мой Джейсон? Ты говоришь, что ушел из дома вечером в начале октября и не видел меня до сегодняшнего утра, когда я приехала за тобой в полицейский участок. Но откуда мне знать, что ты и есть тот человек, которого я люблю?
Я опускаюсь на пол рядом с женой.
– Посмотри мне в глаза.
Она смотрит.
Сквозь слезы.
– Разве ты не видишь, что это я? Разве не понимаешь?
– Я постоянно думаю о том, что прожила с ним последний месяц. Мне так противно…
– Как оно было?
– Не надо, Джейсон. Не мучай меня, не спрашивай.
– Каждый день в том коридоре, в том кубе, пытаясь найти путь домой, я думал о вас двоих. Старался не думать, но все равно думал, ставил тебя на мое место.
Дэниела раздвигает колени, и я заползаю между ними. Она притягивает меня к себе, прижимает к груди и проводит пальцами по волосам.
– Ты и в самом деле хочешь знать?
Не хочу.
Но должен.
– Я всегда буду думать об этом.
Опускаю голову любимой на плечо.
Чувствую, как поднимается и падает ее грудь.
– Сказать по правде, я вначале изумлялась. Мне тот вечер, когда ты пошел на вечеринку к Райану, потому и запомнился так живо, что ты… он… вел себя по-особенному, когда пришел домой. Сначала я подумала, что ты напился, но потом поняла – дело не в этом. Ты… ты как будто смотрел на меня по-другому… по-новому. Знаешь, прошли годы, но я все еще помню, как мы в первый раз занимались любовью у меня в лофте. Помню, как лежала голая в постели, ждала тебя. А ты целую минуту стоял в ногах кровати и смотрел на меня. Чувство было такое, словно ты впервые увидел меня по-настоящему. Это было невероятно. И вот так он, этот другой Джейсон, и смотрел на меня в тот вечер. Как будто в нас обоих проснулась новая энергия. Что-то вроде этого бывает, когда ты приезжаешь после какой-нибудь конференции, только здесь было острее, глубже.
– То есть с ним было так, как со мной в первый раз? – спрашиваю я.
Дэниела отвечает не сразу. Она вздыхает. Потом говорит:
– Мне так жаль.
– Ты ни при чем.
– Через пару недель я поняла, что это не просто какой-то одноразовый заряд, что в тебе что-то изменилось.
– Что изменилось?
– Миллион мелочей. То, как ты одевался. То, как готовился идти на работу. То, о чем говорил за обедом.
– То, как трахал тебя.
– Джейсон…
