Где я? В каком-то ангаре?
В просвете памяти мелькает шприц… игла втыкается в шею. Мне что-то ввели. Все происходящее – безумная галлюцинация.
Где-то рядом пищит рация.
– Эвакуационная команда, доложите. Прием.
Отвечает женщина. В ее голосе явно слышится волнение:
– Дессен у нас. Возвращаемся. Прием.
Слышу скрип колесиков.
– Понял. В каком состоянии? Прием.
Рука в перчатке включает похожий на кардиомонитор прибор, прилепленный к моему левому плечу.
– Частота пульса – сто пятнадцать. Кровяное давление – сто сорок на девяносто два. Температура – девяносто восемь и девять. Индекс сатурации – девяносто пять процентов. Гамма – ноль восемьдесят семь. Расчетное время прибытия – тридцать секунд. Конец связи.
Я вздрагиваю от жужжащего звука.
Минуем пару медленно открывающихся, похожих на бункерные дверей.
Господи…
Спокойно. Это не наяву.
Колесики бегут быстрее и скрипят все пронзительнее, все настойчивее.
Мы в коридоре, стены которого отделаны пластиком. В глаза бьет свет от флуоресцентных ламп. Я щурюсь. Двери за нами захлопываются с каким-то зловещим металлическим звуком, словно ворота крепости.
Меня доставляют в операционную и подкатывают к стоящему под хирургическими светильниками человеку внушительной комплекции в пневмокостюме. Лицо его за защитным щитком расплывается в улыбке, как будто он меня знает.
– С возвращением, Джейсон. Мои поздравления. Молодчина.
Я вижу только его глаза, но никого из знакомых они мне не напоминают.
– Болевые ощущения? – спрашивает он.
Я качаю головой.
– Знаешь, откуда у тебя царапины и синяки на лице?
Я киваю.
– Знаешь, где находишься?
Снова качаю головой.
– Узнаешь меня?
Показываю, что нет.
– Меня зовут Лейтон Вэнс. Я – главный по административной и медицинской части. Мы – коллеги и друзья. Мне нужно снять с тебя эту одежду. – Он отцепляет контрольно-измерительное устройство, берет хирургические ножницы, разрезает джинсы и трусы и бросает их на металлический поддон. Потом принимается за рубашку. Я смотрю на лампы и стараюсь не поддаться панике.
Но как не паниковать, если ты голый и пристегнут к каталке!
Нет, напоминаю я себе. У меня галлюцинации. Мне только кажется, что я голый и пристегнут к каталке. Это все ненастоящее.
Лейтон поднимает поддон с моими туфлями и одеждой и передает кому-то, кого я не вижу.
– Проверьте всё.
Торопливые удаляющиеся шаги.
Чувствую резкий запах изопропилового спирта, а секундой позже Лейтон протирает участок кожи у меня под мышкой.
– Возьмем немного крови. – Он накладывает жгут над локтем и берет с инструментального столика шприц для подкожных инъекций.
Дело свое Вэнс знает – я даже не чувствую укола.
Закончив, он отвозит каталку к дальней стене операционной со стеклянной дверью и сенсорной панелью рядом с ней.
– Не могу сказать, что сейчас тебя ждет самое интересное. Если ты дезориентирован и не помнишь, что сейчас будет, то это, наверное, к лучшему.
Пытаюсь спросить, что же сейчас будет, но слова не даются, ускользают. Лейтон пробегает пальцами по экрану. Стеклянная дверь открывается, и он вкатывает меня в комнату, где едва помещается сама каталка.
– Девяносто секунд. Все будет хорошо. Из подопытных еще никто не умер.
Шипит пневматика. Дверь закрывается.
Я вытягиваю шею.
Утопленные в потолке лампы испускают холодный голубой свет.
На стенах по обе стороны от меня какие-то хитроумные апертуры.
Легкий, суперхолодный туман опускается с потолка невесомой дымкой и покрывает меня с головы до ног.
Я невольно напрягаюсь. Выпавшие на коже капельки замерзают. Меня трясет от холода, а между тем стены палаты начинают тихонько жужжать и гудеть. Из отверстий с шипением вытекает белый пар.
Шипение усиливается.
Пар хлещет потоком.
А потом как будто выстреливает.
Две противоположных струи бьют одна в другую над каталкой. Густой туман застилает верхний свет. Там, где туман касается кожи, замерзшие капли взрываются.
Вентиляторы включаются на обратный ход.
Секунд через пять весь газ из камеры откачан. Остается только странный запах, напоминающий тот, что бывает в летний день перед самой грозой, – сухой молнии и озона.
Результат взаимодействия газа и суперохлажденной жидкости – шипящая и обжигающая, как кислотная ванна, пена на коже.
Я фыркаю и храплю, дергаю крепления. Сколько же это будет продолжаться? Болевой порог у меня высокий – так и убить недолго.
Мысли проносятся со скоростью света.
Какой же наркотик способен создавать галлюцинации и боль на столь впечатляющем уровне ясности? Как будто наяву!
А если это действительно наяву и происходит со мной сейчас?
Что, если это какие-то штучки ЦРУ? Что, если я в секретной клинике, где проводят опыты над людьми? Что, если для этого меня и похитили?
Чудесная, восхитительно теплая вода бьет из потолка, словно из пожарного шланга, смывая терзающую меня пену.
Затем вода отключается, и из отверстий с ревом вырывается горячий воздух, обжигающий кожу, словно знойный ветер пустыни.
Боль уходит.
Я бодр и свеж.
Дверь открывается. Каталка выкатывается.
Лейтон Вэнс смотрит на меня сверху вниз.
– Неплохо, да? – Он везет меня через операционную в соседнюю комнату, расстегивает крепления на лодыжках и запястьях и помогает сесть.
В первую секунду голова идет кругом, но потом мир все же останавливается.
Лейтон пристально смотрит на меня.
– Легче?
Я киваю.
В палате есть кровать и тумбочка с аккуратно сложенной стопкой одежды. Стены обиты каким-то мягким материалом. Острых кромок не видно. Я подвигаюсь к краю каталки. Вэнс берет меня за локоть и помогает подняться.
Ноги как будто резиновые. Мы идем к кровати.
– Я тебя оставлю. Одевайся. Вернусь, когда результаты будут готовы. Это недолго. Ну, как? Ничего, что я выйду на минутку?
Голос наконец возвращается ко мне:
– Я не понимаю, что происходит. Не знаю, где я…
– Дезориентация пройдет. Я сам буду это отслеживать. Мы поможем тебе пройти эту стадию.
