На крыльце замешкался. Темень стояла — хоть глаз коли. И где прикажете искать тропинку и сарай на задах огорода? Да еще и неизвестно, что там ожидает его в этом сарае… Жигин переступил с ноги на ногу, прислушиваясь, не скрипят ли доски; звуков не различил и, повернувшись, на цыпочках, на ощупь, остерегаясь, чтобы ничего не опрокинуть, вернулся в сени. Нашарил деревянную вертушку и открыл дверь в кладовку, вошел в тесное пространство, где властвовал, несмотря на мороз, густой, устоявшийся запах. Чиркнул спичку, быстро огляделся и, увидев невысокую кадушку, закрытую досками, присел на нее. Спичка, догорая, обожгла пальцы и вокруг снова сомкнулась темнота.
Он сидел, чутко прислушивался, ждал.
И дождался.
Скрипнули на мерзлом снегу сани, тяжелые шаги быстро простучали по крыльцу, через щели в досках мелькнули отблески пламени, и дверь в избу настежь распахнулась, ударившись о стену. Никто дверь не закрыл, и Жигин хорошо расслышал, как властный мужской голос коротко спросил:
— Где он?
В ответ зазвучал спокойный голос Катерины:
— Собрался молчком и ушел, а куда — не знаю…
— Давно ушел?
— Да вот, перед вами…
— Ты что ему говорила?
— Ничего. Накормила, постель постелила, он спать лег… А незадолго до вас поднялся, оделся, я только и услышала, что дверь стукнула.
— Где теперь его искать?
— Да откуда ж я знаю!
— Смотри, Катерина, если ты ему шепнула про нас — худо тебе будет!
Ответа на эту угрозу не последовало — Катерина молчала. И ясно было, что молчит она по одной простой причине: с людьми, которые так по-хозяйски явились к ней посреди ночи, разговаривать следовало без лишних слов и уж тем более без лишних вопросов.
Послышались шаги, видимо, оглядывали горницу.
«Сейчас и кладовку проверят, — Жигин осторожно расстегнул кобуру и вытащил револьвер. — Ну, Земляницын, ну, кусок дерьма, ты на какой постой меня определил?! Погоди, дай только утра дождаться! Всю душу выну!»
Снова застучали шаги, свет фонаря брызнул в щели кладовки, Жигин, не поднимаясь с кадушки, чтобы случайно чего-нибудь не опрокинуть, напрягся и положил палец на курок. Но свет фонаря, не задержавшись, соскользнул из сеней на улицу и там, на крыльце, фонарь погасили. Негромко хлопнули вожжи, скрипнули полозья саней, и все стихло. Установилась такая тишина, что Жигин, шевельнувшись, расслышал, как шуршит его шинель.
«Сколько их было? Если по шагам судить, не меньше трех-четырех… Наверняка кто-то на улице еще оставался, возле коней… Многовато! И все, выходит, по мою душу приезжали… Хорошо, что спрятаться успел, иначе пришлось бы тут пальбу открывать…»
Жигин не испытывал страха — служба научила не бояться. Но он всегда был разумно осторожен и никогда не бросался сломя голову в неизвестность. Именно по этой причине, не выходя из кладовки, дождался, когда в мутном окошке, врезанном в стену, тускло замаячит рассвет, и лишь тогда выбрался из своего укрытия. Первым делом оглядел следы у палисадника саней, судя по полосам от полозьев, подъезжало двое. «Это что же, целое войско, выходит, подкатывало? — хмыкнул Жигин, — хорошо, что не высунулся…»
Он еще прошелся по дороге, в оба конца, но никого и ничего, кроме следов, в этот ранний час не увидел. В избах начинали теплиться неяркие огоньки. Затеплился такой огонек и в доме у Катерины, а над трубой, ровный в безветрии, встал столбик густого дыма. Жигин еще раз огляделся и направился к месту своего ночлега — пора было побеседовать с хозяйкой.
Катерина встретила его, как ни в чем не бывало, будто он только что с постели поднялся:
— Доброго утречка вам, Илья Григорьевич! Проходите, за стол садитесь, у меня и самовар вскипел.
Не раздеваясь, Жигин присел к столу молча попил чаю и, отодвинув чашку, сказал:
— Ну, рассказывай, Катерина, кто в гости приезжал…
— А никто не приезжал! — живо откликнулась хозяйка, не оборачиваясь к гостю — она в это время, растопив печку, засовывала в нее, подцепив ухватом, большущий черный чугун. Когда засунула, обернулась, оперлась на ухват и глянула на Жигина, поблескивая темными глазами. От пламени в печи на нее падали отсветы и в этих отсветах по-особенному ясно виделось, что Катерина — красавица. Статная, с покатыми плечами, с пышной грудью, выпирающей из кофточки, с гордо посаженной головой, она смотрелась по-царски, будто опиралась не на ухват, а на позолоченный посох.
— Ты прямо как королевишна на картинке, — усмехнулся Жигин. — Может, все-таки спустишься до меня, расскажешь, по какой причине тревога поднялась, что пришлось мне в кладовке скрываться? И по какой причине гости ночные грозились, что тебе худо будет?
Катерина продолжала стоять на прежнем месте, опираясь на ухват, молчала и только дышала глубже и чаще, отчего грудь колыхалась и туже натягивала кофточку. Показалось, что она сейчас закричит. Но нет. Ухват отставила в сторону, тихо спросила:
— Обедать-то придете, Илья Григорьевич? Или Земляницын с Савочкиным угощать будут?
— Про обед не знаю, а прийти — обязательно наведаюсь. И ты до моего прихода из дому никуда не отлучайся. А заодно подумай, чего мне отвечать станешь, когда я допрос по всей строгости учиню. Уразумела?
Не дождавшись ответа, Жигин поднялся из-за стола, погрозил Катерине пальцем и, надев шинель, запоясав ремень, поправив шашку на боку, вышел на улицу.
Было уже совсем светло. Прииск просыпался, наполнялся звуками: где-то лаяли собаки, слышались людские голоса, из кузницы долетали гулкие удары молота по наковальне. Жигин постоял, прислушиваясь, огляделся. Увидел узкую, почти заметенную тропинку, которая огибала палисадник и уходила в огород, на задах которого, действительно, стоял старый сарай, накрытый большущей шапкой снега. Жигин не поленился, прошел до сарая — ничьих следов там не маячило. Значит, и ловушки никакой не было. Выходит, не обманула Катерина и без всякого тайного умысла предупредила об опасности?
Выходит, так.
«Ладно, пойдем в другом месте полюбопытствуем, а сюда еще успеем вернуться, — Жигин выбрался с тропинки на дорогу и пошагал к конторе прииска, досадуя, что слишком все непонятно закручивается. — Ничего, помолясь, раскрутим…»
Он надеялся и ни минуты не сомневался в том, что своего обязательно добьется, иначе… Иначе как ему дальше без Василисы жить?
18
Первым, кого он встретил, подходя к конторе прииска, был Земляницын. Тот сдвинул на затылок лохматую казенную шапку, протянул крепкую руку, чтобы поздороваться, и удивился:
— А ты чего в такую рань поднялся? Неужели Катерина не приласкала? Баба она одинокая, а ты кавалер видный…
— Приласкала, приласкала, — отозвался Жигин, — добрая баба, жалостливая… Если бы не пожалела, я и не знаю, что бы со мной случилось…
Земляницын сразу насторожился, шапку опустил на лоб, и глаза у него прищурились — будто матерый зверь, почуявший опасность. Но спрашивать ни о чем не спрашивая, выжидая, что сообщит ему урядник. Жигин таиться не стал, да и не мастер он был вести вокруг да около витиеватые разговоры:
