— Что же вы без предупреждения, как снег на голову… Мы еще и не одеты…
— Вы вполне в приличном виде, Марфа Ивановна, тем более что под венец я вас не поведу. Понимаю, что нарушаю приличия, но обстоятельства не позволяют мне поступить иначе. Итак, скажите мне сразу, без экивоков — Магдалина Венедиктовна дала согласие?
— Да, она согласилась, но ждала вас только завтра, а не сегодня…
— Прекрасно! Вы заслужили, Марфа Ивановна, полное мое благорасположение. Передайте Магдалине Венедиктовне, что я приду завтра, ровно в полдень. А в благодарность, лично вам, Марфа Ивановна, имею сообщить нечто весьма неожиданное, что непременно вас заинтересует. Желаете узнать? Надеюсь, чашка чая у вас для меня найдется, а то на улице мороз сильный, продрог…
— Что мне с вами делать, раздевайтесь, проходите на кухню, я сейчас самовар поставлю.
Два раза Кудрявцева приглашать не требовалось — мигом скинул пальто, шапку и Марфа не успела глазом моргнуть, как он уже сидел за столом на кухне и, торопливо потирая озябшие руки, жаловался:
— Пришлось до вас пешком добираться, извозчики по такому морозу совсем с ума сошли, такие цены заламывают, будто я близкий родственник Ротшильда. А я в средствах весьма и весьма ограничен, гонорары у нас в провинции скудные… А вот и чаек! Благодарствую, Марфа Ивановна, а еще больше благодарствую, что помогли Магдалину Венедиктовну уговорить. Очень я на ее воспоминания надеюсь, очень. Вот увидите, они всколыхнут нашу глухоманную ярскую жизнь, они ее острым перчиком наполнят…
— Вы хотели что-то мне сказать, — вежливо напомнила Марфа.
— Да, да, сказать я вам должен… — Кудрявцев перестал прихлебывать чай и попросил без всякого перехода: — Марфа Ивановна, а вы не сможете мне одолжить рублей двадцать до моего будущего гонорара, я обязательно верну, долги я всегда возвращаю. Одолжите?
— Одолжу, — кивнула Марфа, — но только тогда, когда узнаю, что вы мне хотели сказать.
— Извольте. Сказать я хотел следующее, — Кудрявцев отломил кусочек печенюшки, тщательно разжевал его, запил чаем и лишь после этого, выдержав длинную паузу, продолжил: — Сегодня ночью наш полицмейстер, господин Полозов, лично проводил обыск, разумеется, вместе со своими подчиненными, но лично. Обыск проводился в одном неприметном домике, в котором, как ни странно, не оказалось ни хозяев, ни постояльцев — ни-ко-го! И двери были открыты, будто полицмейстера приглашали — милости просим, заходите! Полицмейстер зашел и обнаружил два баула, а на них проштамповано — Сибирский торговый банк! Про ограбление, которое недавно случилось, конечно, слышали. Так вот, эти самые баулы и оказались. А в них — можете долго смеяться, но это правда! — в них вместо денег обнаружилась аккуратно нарезанная бумага. Два полных баула! Каково?!
— Зачем мне про это знать?!
— А вот тут вы глубоко заблуждаетесь, Марфа Ивановна! Домик-то принадлежит господину Азарову, хотя он в нем и не проживает, потому как для проживания у него другой дом имеется, на Почтамтской. А служит господин Азаров в Сибирском торговом банке. А раньше он служил правой рукой у Парфенова-старшего и был единственным человеком, который допускался с деловыми докладами к хозяину на дом. Никого Парфенов-старший в свои хоромы не пускал, а вот для Азарова делал исключение. Вы, Марфа Ивановна, в последнее время безотлучно с Лаврентием Зотовичем находились, поведайте мне — какие они разговоры между собой вели, какие отношения у них были, как хозяин к Азарову относился?
— Помилуй Бог, вы меня с кем-то спутали! Я ведь кухаркой была у Парфенова, а не секретарем. И знать не знаю, кто такой Азаров! Может, видела в доме, да только не моего ума это дело — хозяйскими знакомцами интересоваться. Напутали вы, господин Кудрявцев, крепко напутали.
— Жаль, — искренне огорчился Кудрявцев, — очень жаль, я на вас крепко рассчитывал.
— Зря рассчитывали, про свои дела Лаврентий Зотович при мне никогда не обмолвился. Не того я полета птица для него была.
— Может, все-таки вспомните, Марфа Ивановна? Случается такое, выскочит из памяти, а после — раз! — и вспомнилось!
— Да нечего мне вспоминать, — мило улыбнулась Марфа и ближе подвинула к Кудрявцеву тарелку с печенюшками, — угощайтесь. А денег я вам займу, подождите минутку, сейчас принесу.
Уходил Кудрявцев, доев все печенюшки и выпив пять чашек чаю, совершенно расстроенным, хотя и лежали у него в кармане двадцать рублей.
Марфа закрыла дверь за ранним гостем, вернулась на кухню и там, задумавшись, долго смотрела на пустую чайную чашку, словно не знала, что с ней делать — или не трогать, или помыть и поставить на место? Не заметила, как вышла из спальни Магдалина Венедиктовна, и поэтому вздрогнула от громкого и сердитого голоса:
— Я все слышала! Слышала, что говорил здесь этот газетный прохиндей! Вижу, как ты встрепенулась! Я догадываюсь, хоть и скрываешь от меня, что ты задумала новую месть. Хватит! Военные не зря говорят, что в одно и то же место снаряд два раза подряд не падает. Что ты еще задумала? Отступись!
Марфа подняла на нее глаза, полные слез, и тихо, медленно, словно из последних сил, с трудом выговорила:
— Помню я, что говорили мне: есть третий путь — мстить! Вот я и буду мстить… А еще помню, что чашку — вот так!
Сдернула со стола чашку и с размаху, с силой, швырнула на пол. Брызнули осколки и полетели к ногам Магдалины Венедиктовны. Она отшатнулась, отступилась назад и воскликнула:
— Да ты во вкус вошла! Еще раз говорю — остановись!
Но Марфа останавливаться не желала. Ее несло, будто на крутой волне, и душа заходилась от сладкого предчувствия мести, которая обязательно должна была свершиться. А иначе — как? Давняя рана не зажила, она лишь подернулась сверху слабенькой кожицей, а внутри продолжала болеть, и боль эта не отпускала порою даже во сне. Чем бы ни занималась, какое бы дело ни делала, даже в самые душевные минуты, проводимые с Магдалиной Венедиктовной, ставшей для нее единственным родным человеком на свете, боль эта не давала забыть прошлого — даже самой малости.
Порывисто поднялась, крепко обняла Магдалину Венедиктовну и прошептала на ухо:
— Простите меня, да только я ослушаюсь. Не получится у меня совет ваш исполнить. Никак не получится…
Магдалина Венедиктовна молча погладила ее по голове. Мудрая, прожившая длинную и пеструю жизнь, она прекрасно понимала, что иногда отговорить человека от задуманного им просто-напросто невозможно. Никакие слова, никакие доводы не помогут — все равно что дамской пилочкой для ногтей толстое бревно перепиливать. Отстранила Марфу от себя и перекрестила. А после долго стояла у окна и провожала тревожным взглядом быструю фигурку, пока она не скрылась за соседним домом, где обычно стояли на углу извозчики.
Марфа села в первые же санки, которые оказались ближе, и от волнения даже не расслышала, что ей говорит извозчик.
— Куда едем, красавица? — еще раз спросил молодой парень, разбирая вожжи.
