— Кого там нелегкая принесла?
— Открывай, Нефедыч, это я, Тимофей.
Стукнул, отодвигаясь, засов, после этого стукнул еще один, и еще, и лишь после этого дверь открылась, в проеме, в полутьме, показался старик с длинной седой бородой, столь длинной, что на груди она заворачивалась на сторону.
— Кто там еще с тобой? Мне чужие люди и лишние глаза не нужны!
— Это со мной, Нефедыч, это…
Договорить не успел — приклад ружья, которое Семен выдернул из-под мешка, прилег ему чуть пониже затылка с такой силой, что Тимофей рухнул на колени, как надает оглушенный бык, мешок кувыркнулся и упал прямо под ноги старику. Тот замер, выставив вперед бороду, разинул рот, собираясь закричать или позвать на помощь, но так же, как и Тимофей, не успел: прямо в раскрытый рот, не давая ему закрыться, просунулся ствол ружья, и Семен погрозил старику пальцем — не шали. В это время послышался шум, и в сени вывалился из дома здоровенный детина, видимо, это и был сын. Качнулся, чтобы кинуться отцу на выручку, но Семен остановил его:
— Дернешься, я ему башку разнесу! Выводи сюда бабу, быстро! И одень ее как следует, тепло одень! Сроку тебе — нисколько! Ну!
Детина, угнув голову, кинулся в дом. Скоро вытолкал впереди себя Василису, на которой косо была застегнута длиннополая шуба, а на голову наброшена шаль. Семен даже не взглянул на нее, побоялся взглянуть, карауля каждый миг, чтобы довести рисковое дело до победного конца. Приказал детине затащить Тимофея в дом, следом завел старика, вынул у него изо рта ствол ружья, обмазанный слюной, и ногой откинул половик, под которым оказалась крышка подполья. Знаком, без слов, показал детине — открывай. Тот послушно распахнул подполье и первым полез туда, понимая, что это единственная возможность уцелеть. Следом за детиной Семен столкнул вниз старика; ногой, как бревно, перекатил и спихнул в темный лаз Тимофея, который так и не очухался. Захлопнул крышку, оглянулся, увидел большой деревянный ларь и с маху опрокинул его на пол, как раз на вход в подполье. Ларь упал с грохотом, будто гром раскололся над домом, Семен даже отскочил в сторону — не ожидал такого шума. Не оглядываясь, выбежал в сени, схватил Василису, безмолвно и неподвижно стоявшую у порога, на руки и на руках донес до саней. Усадил и, косо падая ей в ноги, дернул вожжи, выдохнул:
— Ну, Карюха, на тебя вся надежа! Выручай!
2
Снег по обрезу каменного мешка обтоптали, умяли, и теперь, не поднимаясь в полный рост, можно было лежать на животе и смотреть вниз. А внизу, на извилистом русле речки, накрытой толстым и крепким льдом, происходило следующее: двое конных, держа наготове ружья, добрались до места, где следы заворачивали в сторону, и остановились. Разом подняли головы, долго смотрели на круглый вход в каменный мешок. Подниматься к нему не рискнули. Один остался на месте, а другой, повернув коня, быстро поскакал обратно. Скоро подтянулись и остальные, спешились и рассыпались жиденькой цепью.
— Если разом полезут, могут и добраться. Слышь, Илья Григорьич? — Земляницын тяжело поворочался и удобнее положил перед собой ружье.
— Посмотрим, — отозвался Жигин, — главное — патроны берегите, стрелять только наверняка, когда уж совсем близко подберутся. Одного-второго срежем, сразу остынут.
Черная жиденькая цепь качнулась, словно дунул на нее внезапный ветер, и медленно, увязая в снегу, поползла вперед.
Ближе, ближе.
Захлопали выстрелы, отзываясь в распадке долгим, перекатистым эхом. Один из наступавших, особенно скорый и безоглядный, ринулся вперед, будто горный козел, без устали перескакивая из стороны в сторону и не давая возможности прицелиться. Жигин, прищурившись, спокойно смотрел на его усилия, выжидал, и как только он замешкался, переводя запаленное дыхание, выстрелил — точно и хладнокровно. Крупная картечь ударила нападавшему точно в грудь, опрокинула на спину, и тело с раскинутыми наотмашь руками впечаталось в снег, как черный крест.
Цепь замерла. Легли, ожидая новых выстрелов, но из каменного мешка — ни звука. Тогда еще один смельчак кинулся вперед. Жигин подпустил его совсем близко и положил, как и первого, всадив заряд в грудь.
— Ну, Илья Григорьич, — восхитился Земляницын, — знал бы раньше, как ты стреляешь, на охоту бы с собой взял.
— Сползать бы, ружья у них забрать, да боюсь, что достанут. Ладно, пусть лежат, а те пусть думают, — Жигин неторопливо перезарядил ружье, поерзал на снегу и удобней, ловчее пристроил приклад к плечу.
Снизу донесся голос, слов разобрать было нельзя, но голос слышался — громкий, командный. Оборвался внезапно, и цепь медленно поползла назад, оставляя после себя истоптанный снег. Спустилась на лед речки, выпрямилась в полный рост и остановилась. Ясно было, что первый приступ, с налету, не удался.
День между тем скатился на вторую половину, и солнце задевало макушки ельника на вершине распадка, окрашивая их в розовый цвет. Огромные, длинные тени стали вытягиваться через русло речки и соединяли берега широкими полосами. Темная кучка людей и лошадей на этом огромном пространстве казалась каплей, упавшей неизвестно откуда. И странно было, что она, такая маленькая, грозит смертельной опасностью.
Но она грозила. И отступать не собиралась.
В скором времени на самом краешке берега заполыхал большой костер. Слышно было, как стучал топор, и видно было, как тащили в костер целые лесины сушняка, выкопанные из-под снега. Берег был усеян топляками и недостатка в дровах не имелось. Пламя вздымалось все выше, и становилось ясно, что позже, когда наступит полная темнота, оно будет освещать половину округи, как гигантский фонарь, и выскользнуть из каменного мешка незамеченными станет невозможным.
— Вот сволочи, греются, а тут даже зубы застыли! — завидовал и жаловался Комлев, передергивая плечами от озноба.
В каменном мешке, действительно, было холодно. Своды, прокаленные долгими морозами, дышали стылостью, и теперь, когда схлынула первая горячка, все ощутили, что просто-напросто замерзают. Связанного варнака даже била крупная дрожь, и он просил все более жалобным голосом, чтобы ему освободили руки. Но развязывать его не спешили мало ли какая блажь стукнет ему в голову, если задумает кинуться к своим.
Комлев, пытаясь согреться, отошел в глубину каменного мешка и принялся там подпрыгивать и даже кружиться, будто в диковинной пляске. Вдруг остановился, кинулся еще дальше, в глубину, и позвал:
— Идите сюда, гляньте! Здесь дров, как грязи!
— Какие он еще дрова нашел, — заворчал Земляницын, — нету там никаких дров.
Но поднялся, прошел в глубину каменного мешка и оттуда, как из колодца, донесся его голос:
— Илья Григорьич, чудеса, да и только! Иди!
Поднялся и Жигин. Тоже спустился под небольшой уклон и тоже остановился в изумлении. Там, где каменный мешок кончался, от самого низа и до свода, по-хозяйски были уложены толстые еловые бревна. Без сучков, ошкуренные, ровные — все одного калибра, как на подбор. Через каждые два ряда были проложены жерди, иные из них от тяжести растрескались и расплющились, видно, лежали здесь уже давно.
