Снег с веранды был убран, широкие крашеные доски пола чисто выметены, и валенки, наступая на них, не издавали ни звука. Форточки, открытые наружу, выпускали лишнее тепло из дома, и легкие белесые облачка пара выплывали и бесследно таяли в воздухе. На окнах висели шторы, и поэтому через них виделись только тени, но голоса слышались довольно разборчиво и ясно.
По голосам Полозов и определил, что Зельманов и Парфенов вошли в одну из комнат и плотно прихлопнули за собой дверь. Он выпрямился, прижимаясь спиной к стене, подвинулся ближе к форточке, замер, вслушиваясь. Говорил Парфенов:
— Я получил письмо из Петербурга, от одного доверенного лица. Сообщает он, что в ближайшее время к нам прибудет высокая комиссия и не надо быть предсказателем, чтобы понимать — прибудет она по нашему делу. А дело наше, Сергей Львович, тонет в дерьме, одни уши торчат. Что скажешь?
Зельманов долго молчал, а когда заговорил, Полозов невольно поднял брови от удивления — да управляющий ли это говорит? Куда делась суетливая скороговорка? Даже следа, намека на нее не осталось, растворилась, как облачко пара, выплывающее из форточки:
— Буду объяснять по пунктам, Павел Лаврентьевич. Первое — не паникуйте. Нет такой комиссии, которую нельзя было бы подкупить. Вопрос только в количестве денег, которых вы не пожалеете. Второе — все наличное золото нужно сдать в казну согласно установленным правилам.
— Подождите…
— Нет, это вы подождите, Павел Лаврентьевич, я еще не договорил. Третье — найдите Азарова и предоставьте мне его живым, мертвым он не нужен. Он, мерзавец, все наши договоренности нарушил! И вот когда все это сделаете, в считанные дни, тогда я вам гарантирую, что вы останетесь хозяином прииска, ваша деловая репутация будет по-прежнему безупречной, а наше общее предприятие принесет хоро-о-шую прибыль.
— Вот вы как заговорили, Сергей Львович, а раньше так мягко стелили, я и мысли не допускал, что в сторону отскочите, когда жареным запахнет. Только учтите, я молчать не буду, если меня к стенке припрут, все наше грязное бельишко наружу выкину.
— Воля ваша, Павел Лаврентьевич, выкидывайте. Но не забывайте, что вместе с бельишком прииски свои выкинете, которые в казенное управление перейдут, а движимое и недвижимое на торги пойдет, кредиты-то ваши в Сибирском торговом банке никто не отменял. Банкротом станете, и в лучшем случае будете торговать скобяным товаром в лавке. Устроит вас лавочка со скобяным товаром?
— Я подумаю, что меня устроит.
— Подумайте, подумайте, Павел Лаврентьевич, а теперь пойдемте коньячку выпьем, поужинаем, Анна Матвеевна какой-то особый пирог обещала.
— Пожалуй, я в другом месте поужинаю. До свиданья.
Шаги удалились; тихо, едва слышно, стукнула дверь. Из другой форточки донеслись звуки рояля, и Полозов ясно различил мелодию романса, который ему очень нравился — надо же случиться такому совпадению! Женский тоскующий голос зазвучал сильно и страстно:
Ночи безумные, ночи бессонные,
Речи несвязные, взоры усталые…
Ночи последним огнем озаренные,
Осени мертвой цветы запоздалые…
Он стоял до тех пор, пока невидимая ему певица не допела романс до конца. Услышал еще, что певице громко аплодировали, говорили восторженные слова. Затем шумно стали усаживаться за стол, хлопнули пробки бутылок с шампанским, зазвенели бокалы, Зельманов начал говорить длинный витиеватый тост, и Полозов понял, что больше ему ничего интересного услышать не удастся. Но одного из агентов, то ли Гришу, то ли Мишу, все-таки оставил на веранде — вдруг что-то интересное еще произойдет? Со вторым агентом, то ли Мишей, то ли Гришей, по старым следам, через сад, выбрался на соседнюю улицу, где их дожидалась подвода. Еще не усевшись, отдал приказание:
— К кожемякам. Погоняй живее!
«Пусть даже время рукой беспощадною мне указало, что было в вас ложного… Душевно дама пела, голос приятный, так бы и наслаждался, будь иной случай. А ложное… Ложное мы постараемся исключить, теперь абсолютно ясно, что у Азарова и у Зельманова, вероятно, и у Парфенова, была какая-то договоренность, связанная, скорее всего, с ограблением банка. Может быть, они сами его и устроили, но для чего? Хорошо, что не поторопился и не арестовал Азарова, иначе он отпирался бы до последнего, а про связку с Зельмановым я мог и не догадаться. Сейчас, по крайней мере, ясно, что действовал он не сам по себе, а по разрешению или, может быть, даже по приказу Зельманова, но в последний момент по каким-то причинам все нарушил и сделал по-своему. Да, господа хорошие, скатали вы клубок, змеиное гнездо, да и только, но я распутаю, вот увидите…» Полозов плотнее натянул шапку на уши и передернулся — мороз сердито пощипывал поздних седоков, для которых нынешняя ночь была, если уж не безумной, то бессонной — точно.
Взяли Азарова аккуратно и тихо, без стрельбы и без драки — просунули снизу под дверь железный штырь, прихваченный из подводы, рванули разом, и хилая дверь соскочила с петель. Азаров только и успел, что вскинулся на постели, мутно белея в темноте нижним бельем. Ему дали одеться, в избушке провели обыск, но денег, как и предполагал Полозов, не нашли. С тем и уехали от поселения кожемяков в полицейское управление.
«Осени мертвой цветы запоздалые… Вот теперь и побеседуем, господин Азаров, теперь вы не будете кричать, чтобы я проваливал, и не будете грозить, что в снег зароете. Интересно, Гриша-Миша услышал еще что-нибудь полезное?»
Но Гриша-Миша, простоявший на веранде до полного разъезда гостей, ничего полезного не сообщил, только хитро щурил глаза, морщил веснушчатый нос и посмеивался:
— В постелях они знатно возюкались! Да только, думаю, вам это неинтересно, господин полицмейстер…
— Совершенно верно — неинтересно. Идите, отдыхайте.
«Коммерческий клуб и публичный дом — все в одном гнездышке у Анны Матвеевны, — покачал головой Полозов, удивляясь изобретательности милой, приятной дамы, — подожди, сердечная, я и до тебя доберусь…»
5
Только что выбеленные стены еще дышали запахом свежей известки, в которую не поскупились добавить синьки, и сейчас, когда падали на них косые солнечные лучи через окна, еще не завешанные шторами, стены отсвечивали небесной голубизной. Марфа не удержалась и прикоснулась к стене ладонью. От радости ей хотелось запрыгать, но она себя сдержала и степенно вышла в коридор, где властвовал уже иной запах — там начинали красить полы.
Но любоваться полами было уже некогда — вот-вот могла подъехать Ирина Алексеевна, супруга генерал-губернатора, о чем посыльный известил Марфу еще накануне.
Быстро накинула шубейку и вышла на крыльцо. Экипаж высокой гостьи подъехал в точно назначенное время — без четверти двенадцать. Марфа кинулась, чтобы помочь ей выйти, но Ирина Алексеевна остановила:
— Не надо, голубушка, слава богу, еще своими ногами хожу. Веди, показывай…
Увиденным Ирина Алексеевна осталась очень довольна. Улыбалась, ласково смотрела на Марфу и сообщала, как бы между делом:
