— Я недавно письмо от своих знакомых получила. Они в Орловской губернии проживают и собираются в Ярск переезжать. Муж и жена, оба учителями там служили. Я им отписала, что место для них здесь уже есть. Не будешь возражать, примешь?
— Конечно, конечно, приму! Как же не принять! Спаси Бог вас, Ирина Алексеевна!
— Еще одна новость для тебя. Был тут проситель у моего супруга, по своим коммерческим делам, я с ним разговорилась, и пообещал он для нашей школы водопроводные трубы предоставить и… как же он называется, штука такая?.. А, вспомнила! Насос «Ниагара»! Вот как! Своя вода будет и не надо водовозам платить.
— Ирина Алексеевна, даже не знаю, как вас благодарить…
— И не надо, не благодари. Теперь проводи, у меня еще визиты сегодня, успеть надо.
На улице Ирина Алексеевна, прежде чем усесться в свой богатый экипаж, благосклонно погладила Марфу по плечу:
— Голубушка, вы очень меня порадовали. Я, честно сказать, и не ожидала, что вы так скоро развернетесь. Может, у вас какие просьбы будут? Не стесняйтесь, говорите прямо, что в моих силах — все сделаю.
— Да вы и так много для меня сделали, Ирина Алексеевна! О чем же просить? Ваше отношение ко мне выше всяких моих благодарностей, я и сейчас хочу сказать…
— А вот это лишнее, я же сказала — не надо благодарностей. На следующей неделе собираю Попечительный совет и подумала сейчас, что пригласим мы наших уважаемых членов совета не в Общественное собрание, а сюда. И вы все покажете, пусть сами увидят. Так и сделаем, непременно. Ну, до свиданья, голубушка.
— Спаси Бог вас, Ирина Алексеевна!
Проводив супругу генерал-губернатора, Марфа еще долго стояла у крыльца будущей двухклассной школы и, сама того не замечая, улыбалась — редко выпадали в ее жизни такие моменты, когда можно было так сильно, от всей души, радоваться, без оглядки.
Чувство это не покидала ее весь день. И вечером, приехав к Магдалине Венедиктовне, она все еще продолжала радоваться, и голос у нее звенел по-особенному проникновенно и счастливо:
— Что я сейчас расскажу! Что вам расскажу! Магдалина Венедиктовна, слышите меня?!
— Даже если бы я была глухая, все равно бы тебя услышала, ты кричишь, как будто тебя обокрали. Что случилось?
— Приезжала сегодня Ирина Алексеевна…
— Для начала, может быть, ты разденешься, пройдешь в комнату, сядешь. И перестань кричать, я же сказала, что еще не оглохла.
Марфа послушно разделась, прошла в комнату, присела на маленькую табуретку перед креслом Магдалины Венедиктовны и подробно поведала ей обо всех событиях сегодняшнего дня.
— Поздравляю и радуюсь за тебя, Марфуша. Если мне в твоем заведении найдется какая-нибудь посильная служба…
— Да о чем вы говорите! Конечно, найдется! Будете обучать хорошим манерам или спектакли будете играть!
— Я не могу, к сожалению, вспомнить пьесу, где была бы роль старой и вредной старухи, которая всегда и всем недовольна. Кого же я тогда играть буду?
— Магдалина Венедиктовна, вы…
— Только не надо мне льстить и говорить, что я образец совершенства. Я сама себе цену знаю. Лучше расскажу про свою новость, у старухи, как ни странно, тоже есть свои новости, старушечьи… Подай газету, на столике лежит…
Лукавила Магдалина Венедиктовна, потому что глаза у нее поблескивали и свидетельствовали — новость-то приятная, очень даже приятная. На целую полосу под большим заголовком — «Воспоминания театральной знаменитости», была напечатана статья, в конце которой, в скобочках, указывалось, что следует продолжение. Марфа, не откладывая, начала читать, а героиня статьи сетовала: приврал в иных местах господин литератор, присочинил, но в целом вещица получилась довольно занятная и в некотором смысле даже приятная. Глаза ее при этом продолжали поблескивать. Марфа, закончив чтение, от восторга захлопала в ладоши.
— Ты еще «браво!» крикни, — урезонила ее Магдалина Венедиктовна и тут же призналась: — Давно обо мне в газетах не писали, я уже думала, что больше и не напишут, а вот — случилось… Да, совсем забыла, тебе же этот вертлявый господин Кудрявцев деньги велел передать. Прохиндей он все-таки. Деньги на столике лежат, и записка там еще. Что пишет?
Писал господин Кудрявцев мелким бисерным почерком следующее: «Милостивая государыня Марфа Ивановна! Спешу Вам сообщить, что господин Парфенов, как мне стало известно, по всему городу ищет бывшего своего помощника и бывшего служащего Сибирского торгового банка Азарова. И даже, как мне опять же стало известно, обещал выдать солидное вознаграждение тому, кто укажет местонахождение данного Азарова. Мне доподлинно неизвестно, но я почему-то уверен, что Вы знаете это местонахождение. Поэтому из самых лучших побуждений хочу Вас предупредить — опасайтесь господина Парфенова или людей, с ним связанных. Рано или поздно они к Вам явятся. С искренним уважением Христофор Кудрявцев».
«Откуда он только все узнает? — удивлялась Марфа, разрывая записку на мелкие клочки. — Будто и впрямь за версту чужие разговоры слышит…»
Предупреждение Кудрявцева об опасности нисколько не испугало ее, даже не встревожило. Марфа никого сейчас не боялась, в том числе и Парфенова. У нее даже голос не дрогнул, когда она ответила Магдалине Венедиктовне;
— Да с глупостями опять пристает! Просит, чтобы рассказала о порядках в парфеновском доме. А что я могу рассказать? Ничего я не знаю! Кухарке и не положено ничего знать!
6
Снег становился все непролазней, кони выдохлись, не хотели идти, и пришлось спешиться. Дальше поползли, как мухи по осени, едва-едва одолевая заносы, которые все выше и выше поднимали загнутые гребни, наметенные короткими, но сильными метелями. Становилось ясно, что таким ходом они далеко не уйдут, и погоня, продвигающаяся по протоптанному уже следу, рано или поздно, настигнет. Русло речки, несколько раз вильнув, выпрямилось, стало совсем узким, крутые склоны распадка придвинулись, и здесь, в узком створе, снегу было уже так много, что даже ползти но нему стало невозможно.
— Приехали, — тяжело выдохнул Земляницын, бросил повод своего коня и сел в снег, — тут, похоже, нам и крышку захлопнут, и решку наведут.
— Погоди, не помирай, рано еще, — отозвался Жигин, зорко оглядываясь по сторонам, — смотри туда, вправо, видишь?
Земляницын нехотя привстал, повернул голову и выструнился, словно охотничья собака, почуявшая добычу. Разъяснять ему ничего не требовалось. Схватил повод коня и двинулся вперед, грудью буровя снег. Пар над ним стоял, как над кипящим котлом.
Зорким оказался взгляд у Жигина. Сумел урядник разглядеть, что в правой стороне, недалеко от берега, в белизне большого сугроба мутно темнеют продольные полосы. Как он и предполагал, это оказался бык — огромный каменный валун, вздымавшийся из реки. Гладкий, обточенный водой, он не до конца был покрыт снегом, а на обратной его стороне снегу и вовсе намело лишь по колено. Бык до самой своей вершины шел уступами, за которыми можно было надежно укрыться — хоть из пушки стреляй, все равно не достанешь. Жигин сразу же полез по этим уступам наверх. На макушке быка, плюхнувшись на живот, отдышался и огляделся по сторонам. Скоро увидел, что из-за речного поворота, медленно, но упорно продвигаясь по следу, показались конные. Пересчитал — шесть. «Выходит, по два на брата. Крепко мы их проредили, было-то больше десятка. Не зря бревна катали, — Жигин привстал на колени и снял ружье, висевшее у него за спиной, — может, еще и выкрутимся…»
