Во время этого разговора Марлен почти молчит – только несколько малозначащих фраз, но настроения, что отражаются на ее лице, сменяются беспрерывно – от гнева до озабоченности судьбой молодого человека, не знающего жизни и не понимающего, что здесь она может оборваться внезапно, вне зависимости от его желаний и разговоров.
Банальные советы молодого шерифа – никак не ожидаемые результаты. Оставшись одна, Марлен подходит к зеркалу, стирает с губ слой помады и долго стоит у зеркала, как будто впервые решилась всмотреться в себя. Она глубоко задумалась, и вдруг нежность вспыхивает в ее глазах – она приняла решение.
Эта немая сцена, как говорится, не каждому подвластна.
В качестве подпорок автора – несколько мнений людей не со стороны. Сценарист фильма Феликс Джексон: «Марлен во всех отношениях Женщина с большой буквы. И в роль Френчи она вложила всю свою душу. Именно поэтому “Дестри” заиграл».
Джеймс Стюарт: «Я уверен, что именно благодаря Марлен из “Дестри” получился настоящий боевик. Проработав на съемочной площадке неделю, я влюбился в нее. Она была прекрасна, доброжелательна, очаровательна, а еще профессионалка, каких я до этого не видывал. Режиссер Джордж Маршалл, оператор, другие актеры и вспомогательный персонал чувствовали то же самое, мы все разом влюбились в нее».
И, наконец, критики. Вот один типичный отзыв: «Созданный Дитрих образ прожженной жизнью певички из задымленного бара служит тем самым Трамплином, с помощью которого эта картина из ординарного вестерна возносится в разряд классики».
«Государственная актриса»? Это не для меня!
Есть немало актеров, не раз заявлявших, что они вне политики. И всем своим творчеством и поведением старались подтвердить такую позицию. О Марлен этого никак не скажешь.
Гитлер при каждом удобном случае, несколько раз на неделе, смотрел ее фильмы, снятые в Америке, – они были его излюбленным зрелищем. Быть может, он спал и видел Марлен государственной актрисой Третьего рейха, высшего звания, учрежденного им лично. Не раз посылал к ней дипломатов-уговорителей, но все без результата. И то, что Германия оставалась без звезды экрана, могущей представлять нацию, приобретало скандальный характер. Причем скандала не на художественном («Смотрите – мы не хуже других!»), а на политическом уровне. Несогласие Марлен вернуться на родину и возглавить отряд новой интеллигенции носило явно протестный характер.
– Государственная актриса фашистов? Это не для меня, – не раз говорила Марлен в интервью.
Геббельс, глава пропагандистской машины, оценил этот протест раньше других и неоднократно искал выход из тупикового положения. Ну, если Марлен Дитрих так непреклонна, не сошелся же свет клином на ней! Но остальные дамы немецкого кино никак не годились на роль главы германского Олимпа, были мелки и талантом, и известностью, и никак не могли стать маяком бурного роста кинематографии национал-социалистического государства.
Но во второй половине тридцатых годов подходящая звезда замаячила на горизонте. Поиски Геббельсом остро необходимого «маяка» немецкого искусства, о чем он не уставал говорить и с трибуны, и в печати, близились к завершению.
– Мы еще утрем нос этой упрямой пруссачке Дитрих, – пообещал он фюреру.
Талантливая шведка Цара Леандер, прогремевшая своим первым же австрийским фильмом «Премьера», приняла приглашение концерна УФА и начала сниматься в Бабельсберге. Чем не кандидатура?!
Тут, правда, было несколько «но».
Цара прекрасно владела немецким, ее отец получал образование в Лейпциге, тетка, чтившая все немецкое, жила в родственной Германии Риге, да и сама Цара играла на сцене не только в Стокгольме, но и в соседней Вене, и все в пьесах немецких драматургов. Но по контракту с УФА большую часть гонорара она получала в шведских кронах и оговорила себе право сразу, как закончатся съемки, возвратиться на родину к детям. Да и, как выяснилось позже, почему-то ни в одном фильме не сыграла немку. Кого угодно, даже русскую – выпускницу московской консерватории, влюбившуюся в Чайковского, но только не немку, и на премьеры своих фильмов приезжала в машине с флажком, не украшенным свастикой, а с гербом своей страны, и хоть критики называли ее образцом немецкой женщины, она была немкой без определенного места жительства.
И все же Геббельс предложил ей принять самое почетное звание – государственной актрисы Германии, поставив несколько обязательных условий: гонорар в немецких марках, поместье на Куршской косе под Кенигсбергом, рядом с виллой Геринга, постоянное проживание в собственном доме в три этажа в Берлине. Цара Леандер от всего отказалась и покинула Германию навсегда. Немецкая печать подняла против нее шумную кампанию не только в Германии, но и в Швеции.
Но атака эта не идет в сравнение с той, что обрушилась на Марлен.
Я уже говорил об интервью, что дала мне мисс Марлен Дитрих в 1964 году, в день прилета в Москву. Напомню, она согласилась беседовать на любом языке, кроме немецкого, и при этом сослалась на обструкцию, что устроили в Германии группы пикетчиков с плакатами «Предательница, убирайся в США!», пытавшихся сорвать ее концерты.
– Это были неофашисты? – спросил я.
– Не только они, – ответила Марлен.
Каюсь, пропустил ее слова мимо ушей. Вернее, мне достало, что среди пикетирующих находились неофашисты, о которых у нас много писали, говорили по радио и телевидению, сокрушаясь, что в Западной Германии они чувствуют себя привольно – не то, что в ГДР. (С 1961 года страна была разделена Берлинской стеной.)
И все же, почему «предательница» и кто были те, не входившие в группы пикетчиков, – вопросы, о которых я не сообразил спросить Марлен и которые задал себе с большим опозданием.
Марлен Дитрих готовится к выступлению перед солдатами. Бельгия. 1944 г.
«Курить я начала во время войны. Это и сохранило мое здоровье».
Марлен Дитрих
Летом 1939 года в Англию прибыл германский министр иностранных дел Риббентроп, только что подписавший в Москве секретный «пакт Молотова» и широко рекламируемый «Договор о дружбе и взаимопомощи между СССР и Германией». Через несколько дней Марлен, которая находилась в Лондоне, сообщили, что Иоахим фон Риббентроп, посланник Гитлера в Британии, ждет встречи с актрисой в удобное для нее время.
На вопрос вездесущих репортеров, что тут же кинулись к Марлен, когда же встреча произойдет, она ответила фразой, ставшей чуть ли не исторической:
– С незнакомыми мужчинами я не встречаюсь.
Попытки вернуть Марлен в Берлин предпринимались и прежде. Рассказывали, что однажды сам доктор Йозеф Геббельс был галантным визитером, предлагавшим Марлен «весь мир». Говорить с доктором она отказалась и присвоила ему почти цирковое амплуа – «гротескный карлик».
