«Когда я вошла туда, – рассказала Марлен, – стрелки показывали два часа ночи. Президент встал – да, конечно, он встал, – когда я вошла в его кабинет. Он опустился в свое кресло, взглянул на меня ясными голубыми глазами и сказал:
– Я слышал, что вам приходится делать, чтобы продать облигации. Мы благодарны вам за это. Но такой метод продажи граничит с проституцией. Отныне вы больше не появитесь в ночных заведениях. Я не разрешаю вам. Это приказ!
– Да, господин президент, – только и могла я вымолвить. Мне так хотелось спать, что я могла тут же в кабинете, на полу, если бы это было возможно, лечь и заснуть…»
А губернатор Калифорнии вручил Марлен почетный приз за пропаганду и распространение военного займа.
Впрочем, Марлен собирала деньги не только на него. Голливудский комитет победы, что заседал, как мы говорили, в первый же день войны, родился значительно раньше – с приходом к власти фашистов. Только тогда он был комитетом помощи пострадавшим от этой власти. Кстати, инициаторами такой деятельности были бежавшие в Америку из Германии режиссеры с мировым именем – Эрнст Любич и Билли Уайлдер. Вот тогда Марлен и начала собирать доллары для денежного фонда, с помощью которого можно было бы вызволять людей из концентрационных лагерей и переправлять их в Штаты. Да и такая благородная деятельность нуждалась в оплате, и зачастую не малой. Всякие люди на свете бывают. Кто может судить их?
Марлен установила контакт с швейцарскими связистами, которые, получив от нее деньги, находили лагерных охранников – тоже дело не простое, которые за некую сумму освобождали из заключения писателей, режиссеров, артистов. Конспиративными путями их переправляли из Германии через швейцарскую границу, а затем – в Америку.
Марлен вспоминала об одном таком связном, с которым она имела дело. Его звали Энгель, в переводе с немецкого – Ангел. Он сумел многих вызволить из лагерных застенков, а когда переходить швейцарскую границу стало совсем уж трудно, организовал на немецкой приграничной земле тайный пункт, где вчерашние заключенные переодевались в монахов и монахинь. Служителям культа путь через границу был всегда открыт. В Швейцарии монахам и монахиням давали опомниться, кормили, переодевали в цивильную одежду и, когда они приходили в себя, отправляли в Лос-Анджелес.
– Я не была знакома с господином Энгелем, – рассказывала Марлен, – но уверена, он был замечательным человеком. Он подвергал себя бесчисленным опасностям. Когда живешь мирной жизнью, это трудно понять. А в Америке мы считали своим долгом найти работу всем, спасшимся от фашизма, обучить их английскому, создать условия для их новой жизни…
Марлен и в это внесла свою очень необычную лепту. В ночные клубы гостей она не водила, но раздобыла у букинистов несколько французских поваренных книг и, приглашая беженцев из Парижа к себе, потчевала их блюдами французской кухни. А затем, чтобы не обидеть прибывших немцев, попросила свою свекровь из Австрии прислать ей сборник с рецептами немецкой кухни.
«Должна признаться, что кулинарные занятия доставляли мне радость, – писала она в своей книге. – Они заполняли многие пустые часы в райской Калифорнии. Случалось, что я снималась за год только в одном фильме, и я постигла искусство приготовления многих блюд, даже научилась печь. В Голливуде скоро разнесся слух обо мне как о прекрасной кулинарке. Поверьте, я была более горда этой славой, чем той “легендой”, что студия усердно раздувала обо мне».
Сняться у Рене Клера
Одним из первых французов, прибывших в Голливуд из оккупированной немцами Франции, оказался знаменитый режиссер, классик при жизни Рене Клер. Продюсер Джо Пастернак предложил ему поставить на студии «Юниверсл» элегантный фильм «Нью-Орлеанский огонек», незамысловатый сюжет которого насытили юмором и иронией. Марлен в нем отводилось необычное место.
Правда, сам сценарий не привел ее в восторг, но разве могла она отказаться работать с режиссером-беженцем.
– Это был мой долг антифашистки, – объяснила она. – Я стремилась все сделать, чтобы обеспечить в чужой стране человеку нормальную жизнь. Бегала по всему Лос-Анджелесу, пока не раздобыла вместо гадких гамбургеров французские булочки, круассаны и французский кофе, и близко не стоящий с тем, что пьют американцы.
Марлен в картине предназначались две роли: одна – невинной девицы знатного графского рода, собирающейся замуж за человека своего круга, то и дело падающей в обморок от чрезмерной чувствительности, и другая – шлюхи международного масштаба, побывавшей во многих европейских странах и прибывшей в Нью-Орлеан после вылазки в Санкт-Петербург.
Две эти дамы внешне схожи как две капли вина одного розлива, но не близнецы-сестры, а, как говорится в рекламном слогане, «две в одном». Обстоятельства заставляют Клер сбрасывать одну шкуру и впопыхах влезать в другую. И поскольку действие фильма отстояло ровно на сто лет от начала съемок и относилось к 1841 году, то героиня-графиня сидела в немыслимо роскошном туалете в отдельной ложе, слушая оперу в фижмах, или в не менее роскошной гостиной садилась за клавикорды и, взяв один аккорд, начинала петь по просьбе гостей нечто очень мелодичное, непомерно длинное, написанное все тем же Фридрихом Голлендером. Этот, вероятно, котильон она исполняет с таким блеском, что слушатели и в кадре, и за кадром, находясь в зрительном зале, несмотря на то что звучащее далеко и от современности, и от знакомых ритмов, затаив дыхание, внемлют голосу Марлен как бесконечному журчанию целебного источника, и сама певица уж точно становится этим источником, сулящим избавление от всех невзгод сразу.
Слушатели-мужчины во фраках едва сдерживают слезы, а женщины, чтобы скрыть расстройство, прикрывают лица неустанно пульсирующими огромными веерами.
– Ангел, ангел, просто ангел, – шепчет, глядя на Марлен-графиню глава знатного рода Роберт (Брюс Кебот), мечтавший как можно быстрее жениться на ней.
И только один из гостей – прибывший из России Золотов (Миша Ауэр) отчаянно подмигивает поющей и, наклонясь к приятелю, сообщает:
– Я не раз был ее клиентом. Не девушка – огонь!
Подобная пикантность и заставляет Клер-Мадлен бесконечно менять облик: нельзя же оставить в сомнениях жениха, заподозрившего неладное.
В общем, комедийный сюжет таил для актрисы богатые возможности, и Марлен блестяще использует их. Кстати, не без пользы для фильма и мысли, заключенном в нем. Кузину-шлюху она играет сочно, вызывающе, обличая общество, погрязшее в предрассудках и отвергающее право женщин на свободный выбор. Правда, на свободный выбор только особей мужского пола. И разве не этого же права хочет добиться Клер-графиня, мечтая о замужестве с особью знатного рода.
Не знаю, в какой ипостаси зрители посчитали Марлен убедительней, но члены цензурного комитета пришли в ужас от шлюхи-кузины:
– Запретить! Сегодня и навсегда! Не дадим растлевать американский народ!
Как Джо Пастернаку удалось уломать хейсовских сотрудников, осталось неизвестно. Но «Нью-Орлеанский огонек» вышел на экраны, имел успех. Один из критиков назвал картину «чудесным и забавным кондитерским изделием, которое рекомендуется всем». По странному совпадению, нечто подобное с гастрономическим уклоном содержалось и в других откликах. И никаких серьезных рецензий и попыток анализа.
