Шаг… Второй… Не могу! И плевать, что дом открыт и в любой момент может кто-нибудь войти, плевать, что дверь в спальне тоже нараспашку. Прислоняюсь к стенке, ища опору, а рука уже скользит по футболке, задирая ее край, и проникает туда, где все набухло и сочится от желания. Очередной стон срывается с моих пересохших губ. Пробегаю по ним языком, одновременно проникая пальчиками между упругих скользких складочек между ног. По телу словно электрический разряд проходит, вызывая сонмища мурашек и крупную дрожь в ногах.
Одного лишь прикосновения пальцев мне мало, сдавливаю, не просто глажу, а всей ладошкой тру, нажимая до боли, и в ответ на эти действия все перед глазами плывет. Сколько я так терзала свое тело? Не знаю. Разрядка была неимоверно бурной, и встретила я ее, лежа на полу. Как тут очутилась? Не важно. Главное, пока что слегка отпустило. Теперь ясно стало, почему синеглазый ушел жить к Кондрату, если он испытывает то же самое, то… Спасибо ему огромное за этот воистину подвиг.
Три с половиной дня до свадьбы. Так мало… И так много одновременно. Ни платья нет, ни фаты, ни всей этой предсвадебной суеты, о которой так много говорят. Только странная смена графика жизни, а теперь вот еще и вожделение это. А у меня ведь опять все внутри горит и требует удовлетворения. Что ж за напасть-то? Ведь даже после тех снов достаточно было всего лишь раз получить разрядку и до ночи гормоны успокаивались, давая прочувствовать, что это означает – просто жить.
Делать нечего, пошла умылась, чтобы в себя хоть немного прийти, поставила чайник. И да, взяла из комнаты Григория ту сто раз проклятую книгу с вырванной страницей. Листаю дальше. Ага. Оказывается, то, что я сейчас испытываю, это всего лишь напоминание о том, чего женщина избегает, вступая в брак по всем правилам. Чур меня чур, согрешить до венчания, коли вот этот неутолимый зуд это лишь слабый отголосок проклятия, как пишет неведомый автор. Теперь я на собственной шкуре испытала те слова, что говорила Агрипина относительно того, что ведьмы, потерявшие до срока честь, просто-напросто не выживают, сгорая от страсти.
Чайник кипит, выключить бы газ, да вот как? Стоило слегка приподняться со стула, и опять новый приступ желания скрутил меня, заставив упасть грудью на стол и запустить руки в трусики.
– С ума сойти можно, – выдохнула я, сползая обратно на стул после очередного оргазма, а у самой до сих пор искры перед глазами мелькают, дыхание сбилось, а ноги и руки дрожат.
Так… ладно, не так долго продержаться осталось, вот только опасно дом теперь открытым оставлять, вдруг Григорий не выдержит и… О последствиях для меня даже думать страшно.
Наконец-то добралась до чайника. Благо не сгорел, но половина воды точно выкипела. Заварила чаю, намазала бутеров с маслом, достала варенье, за неимением еще чего-то съедобного в доме. Хороша невестушка, в холодильнике мыши и те повесились уже с голоду.
Остаток ночи прошел за перелистыванием страничек рукописного талмуда. Узнала я немало полезного, но, увы, недостаточно для того, чтобы решить хотя бы одну из имеющихся на данный момент проблем. Ни еще какого-либо рецепта для усмирения не в меру расшалившегося либидо, которое еще раз пять за ночь утихомиривать пришлось, ни о том, как снять проклятие с Ночки или Кондрата.
К светлому времени суток готовилась как к войне. Взяв фонарик, покопалась в сарае и нашла там навесной крючок с петелькой, гвозди и молоток. Едва не отбив себе все пальцы, приколотила их на дверь в своей комнате, не бог весть какая, но все же защита от проникновения в помещение. Понимаю, что если синеглазый не выдержит, то все эти замочки его не остановят, но на душе немного легче стало. Ближе к утру заперла входную дверь изнутри, и да, спальню тоже на крючок закрыла, перед сном закутавшись в сто рядов одежд, как капуста. Уж лучше упарюсь во сне, чем не замечу, как лишусь столь ценной для меня девственности.
А потом было пробуждение. Страшное… Я лежала все там же – на своем матраце, но первое, что заметила, – распахнутую дверь. Затем оглядела себя и… С облегчением выдохнула: одета. Значит, Григорий не выдержал – пришел, но каким-то чудом удержался от дальнейших посягательств. Это, конечно же, хорошо. Вот только… Желание, уже сейчас снедающее меня, в прямом смысле слова – сводит с ума. И вдруг синеглазый еще тут? Сдержусь ли? Устоит ли он перед соблазном?
Попыталась я встать с матраца и тут же забыла обо всем. Потревоженные этими движениями нижние губки затрепетали, требуя внимания. Внутри все болезненно заныло от желания. Еще миг, и я опять лежу на полу, терзая свою промежность, и в какой-то момент мне кажется, что в дверном проеме появляется синеглазый. Ан нет, все же не кажется. Тут он. Хочется позвать его, чтобы помог, но отголоски разума кричат о том, что этого делать нельзя. Я терзаю свои нижние губки, растревоженный слишком частыми ласками чувствительный холмик между ними отзывается сладкой болью. Стоны рвутся наружу. А я не могу отвести глаз от того, что стоящий в дверях мужчина достает свое вздыбленное, вздрагивающее от желания достоинство…
С одной стороны, хочется сорвать с себя одежду и сказать: «Возьми меня», и пусть потом будет что будет, нет сил терпеть эту муку. С другой, всплывают перед мысленным взором морщинистые лица сначала моей бабушки, потом Агрипины… Они слегка расплываются перед глазами, поочередно сменяясь одно другим, и шепчут: «Только честь до брака убереги…»
Последние видения не то чтобы остудили жар желания, но немного привели в чувство, заставив взять себя в руки. И да, я продолжала терзать свое пока еще невинное вместилище греха, наблюдая, как не отрывающий от меня взгляда синеглазый с не меньшим ожесточением удовлетворяет свою страсть.
Прямо наваждение какое-то, будто в тех снах, когда я смотрела, хотела, но прикоснуться не могла. Разница лишь в том, что тогда это было против моей воли, а теперь самой приходится себя сдерживать.
К апогею этого больше напоминающего истязание действа мы пришли одновременно. Я повалилась на матрац, не в силах даже вытащить дрожащую руку из трусиков, синеглазый же сполз по косяку на пол.
– Жесть, – выдохнул он. – И что, ты нечто подобное испытывала прежде? – хрипло интересуется.
– Ну… Да, – признаюсь я. – Только вначале достаточно было утром как-то разрядку получить, а потом это уже не спасало. Приходилось маяться полдня, прежде чем приходило облегчение.
– Что, просто отпускало? – удивился он.
– Ага, как же, – буркнула я, вспоминая те случаи, когда меня заставали врасплох во время самоудовлетворения, как, например, та продавщица в гипермаркете.
– Прости, – шепчет. – Не думал, что это настолько тяжело.
– Ничего, – невесело усмехнулась я. – Это уже позади. Главное, сейчас не натворить бед, – говорю.
– Я справлюсь, – пообещал он.
А меня так и подмывает в ответ спросить: «А я?» Но все же промолчала. Не хватало еще спровоцировать его на более активные действия, от которых он и так, судя по всему, едва сдерживается.
– Осталось два с половиной дня продержаться… – произнес он. – Покормишь?
