В одной руке меч, в другой – парализатор.
Первая, что шагнула навстречу, получила удар молнии, но не упала. Удивиться не успел, просто смахнул голову с плеч одним ударом, будто перерубил не шею, а сырую лозу.
Еще не успела упасть – вперед!
Только вперед! Не раздумывая!
Двое – наготове, с мечами, быстрые как молнии!
Как медленные молнии. Будто смотришь ролик – плавные движения, как в тайцзицюань, красивые, смертоносные… Если бы они были быстрее в несколько десятков раз. А ведь так просто проскользнуть между медленно-медленно «пляшущими», чиркнув, походя, клинком по шее!
Выпад – прямо в грудь! В левую… Наискосок.
Вперед! Вперед!
На запах, и… крик.
Страшный, утробный крик! Из живота! Из нутра! Когда боль настолько страшна, что нельзя, никак нельзя терпеть, а спасительное беспамятство все не настает!
Жаркая комната, пылающий очаг, в нем – раскаленные докрасна щипцы.
Столик с инструментами поменьше – разные, забавные такие – крючки, щипцы, ножички.
На кресте – окровавленное существо, с груди которого свисают обрывки светлой ткани, которая не ткань. Вместо пальцев – обрубки.
Существо не имеет пола. По ногам стекает кровь, на полу уже целая лужица – кровь темная, не такая, как рисуют в кино – красная, будто с картинки, нет – вишневая, темная и… перемешанная с нечистотами. Иногда человек не может сдержать ни свой желудок, ни свои эмоции, превращаясь в животное.
Иногда – в зверя.
Молнии ударили крест-накрест. Человек в кожаном переднике с щипцами в руках упал – мужчина, как ни странно.
Две женщины – одна за столом, со свинцовым карандашом в руках, другая возле Лурка, бледного, с вытаращенными глазами – тоже на кресте.
Он почти цел. Если не считать глубоких порезов на груди и отрезанного уха. Левого уха. Джан совсем плох, скорее всего, не жилец – обрубки пальцев, один глаз выжжен, другой заплыл, кожа лохмотьями свисает с груди. Его оскопили.
Если быстро не доставить в корабль – умрет в ближайшие часы. Или минуты. Скорее всего – от болевого шока и потери крови. Непонятно, как он вообще еще держится. Да, держится, мертвые ТАК не кричат.
Впрочем, скоро стало понятно – как он смог столько продержаться.
Две воительницы, которых сразу не заметил (они стояли в тени, у стены) успели выхватить мечи, но тут же упали – одна с разрубленным бедром, вторая – придерживая руками вывалившиеся внутренности.
Но главные – не они. Главная – вон та, в синем костюме, с обручем на высоком лбу, что стояла возле Джана.
Сергей ВИДЕЛ, чувствовал, как от нее исходила Сила – и эта сила была направлена на Джана. Когда ударили молнии, колдунья лишь вздрогнула, но не упала – защита, это ясно!
Успел уклониться от огненного шара – он вылетел из руки колдуньи, двигаясь так же медленно, как все те «объекты», что окружали Сергея.
Сгусток плазмы еще не успел погаснуть, вонзившись в груду кишок замершей в ужасе, вспоротой вдоль и поперек воительницы, а меч уже ударил по голове магини.
Плашмя!
В последний момент успел повернуть клинок и хлестнул, как плеткой.
Нокаут. Чисто! Жить будет. Если позволят.
Дым – кишки очень неприятно воняют, особенно если их подпалить.
Сладкий запах крови – крови друга и крови врагов.
Звуки – хрип воительницы с разрубленным бедром, изо рта которой с выдохом брызгает кровь, – и когда только успел проткнуть ей грудь? Сам не заметил.
Бросился к Джану, пощупал пульс – нет, уже мертв. Мертв! И по его вине, по вине Сергея! Он привел его сюда! Он! Болван, ох какой болван!
– Сними меня! – Голос Лурка. Страдающий голос, хриплый, но обычный, не такой, какой бывает во время ускорения, когда все звуки слышатся низкими, рокочущими, протяжными. А это значит, что вышел из боевого режима, сжигающего ресурсы. И это хорошо. Ресурсов не так и много.
Чак! Чак! Вжик! Вжик!
Точные удары – руки и ноги свободны. Упал на пол, пополз к висящему на кресте брату. Встал на ноги, протянул руки, приподнял голову брата:
– Джаник! Джаник, скотина, не помирай! Джаниииик… Ох, Джаник, Джаник… Что я мамке скажу?! Как я посмотрю ей в глаза?! Не уберег! Не убереооог! Аааааа! Аааааа!
– Он мертв, Лурк! – Голос чужой, будто не Серг сказала, а сам Сергей, изнутри женского тела, глухо, хрипло, мужским голосом. – Он мертв. Мне жаль…
– Тебе жаль?! Тебе – жаль?! – обернулся, глаза безумные, ненавидящие – его? Или палача?
Бросился к очагу, выдернул здоровенные раскаленные щипцы и с размаху ударил по ногам палача. Хруст, шипение, и… молчание. Человека, парализованного магией, бесполезно бить. Он не чувствует. Ничего не чувствует. Даже если ему вспороли живот и намотали кишки на шею. Даже если отрезали член и засунули ему рот! Даже если растоптали в блин!
– Остановись! Лурк, хватит! Он мертв! Хватит его топтать!
– Он – да! А эти живы! Пусти! Пусти меня, сука! Я их убью! Пусти, иначе я убью тебя! Пусти!
Коротко, в солнечное сплетение – хлестко, будто давил быструю муху. Лурк осел на пол, глаза закатились.
Поднял, привязал к креслу, метнулся к выходу из пыточной – затащил в здание труп первой охранницы, забросил в коридор отрубленную голову, таращившую удивленно открытые глаза. Голова покатилась по полу, будто мяч, не вызвав никаких эмоций.
На войне как на войне!
Закрыл дверь на тяжелый засов – хорошо, что есть засов! Никто не войдет. И самое главное – не поинтересуется, почему тут закрыто. Государственная тайна, понятное дело! Допросная – это свято.
Присыпал песочком лужу крови – если присмотреться, то видно. Но на время хватит. Пока не решат поинтересоваться – почему нет охранницы у входа. Или пока не обнаружат бегство чужачки из темницы.
На плаце – все бегают, фехтуют, стреляют – работа идет. Солнце низко над горизонтом – дело к вечеру? Хорошо бы, если бы сейчас, прямо сейчас стемнело.
«Темнота – друг молодежи!» И диверсанта.
Колдунья уже шевелилась, открыла глаза, когда Сергей прислонил ее к спинке стула, приматывая полосками ткани, выдранными из рубахи убитой охранницы. Попыталась что-то сказать, но Сергей молча ударил ее по губам запястьем так, что женщина снова затихла. Вырубилась. Повреждений почти не получила – делов-то, двух передних зубов лишилась – на дальнейшее ее поведение если и повлияет, так только в лучшую сторону.
– Развяжи! Развяжи, Серг!
– А ты буянить не будешь? Лурк, мне очень, очень жаль твоего брата. Он мой друг. Как и ты. И первое, что я сделала, когда выбралась из темницы, пошла выручать вас. Не убежала, не бросила – пошла выручать.
