Романцев приблизился к убитому Кононову, некоторое время разглядывал его неподвижное лицо, а затем набросил на него серую простыню. Неизвестный действовал дерзко, смело: сначала неожиданным ударом убил охраняемого, а потом добил и раненого, оставив в качестве послания военной контрразведке нож, торчавший из груди.
Старшина стоял у дверей и лениво наблюдал за происходящим.
В коридоре было тихо и пустынно, как в покойницкой. Сестричкам, уже прознавшим про двойное убийство, запретили пока появляться в помещении. Пятнадцать минут назад подошел главный врач. Глянув на произошедшее, печально покачал головой и тотчас ушел.
Неожиданно дверь со стуком распахнулась, и в коридор, в котором собрались оперативники, прошел высокий капитан в полевой фуражке.
– Где тот разгильдяй, проморгавший вражеского агента?
Тимофей Романцев нахмурился – это был дивизионный особист Марков, которого он откровенно недолюбливал. При его появлении на память тотчас пришел случай месячной давности, когда Марков отдал под трибунал бойца, который обмолвился сослуживцам о том, что старшина их обкрадывает. Солдат был обвинен по статье 58, пункт 10 УК СССР и впоследствии расстрелян. Но позже выяснилось, что старшина действительно подворовывал, за что был отправлен в штрафбат. Вот только капитан о том случае позабыл, для него это был всего-то рядовой эпизод военных будней, а вот честного солдатика уже не вернуть.
Посмотрев на младшего сержанта, ставшего под его тяжелым взглядом меньше ростом, продолжал столь же сурово:
– Да тебя за такое головотяпство по законам военного времени к стенке поставить нужно!
– Постой, капитан, не кипятись, – строго посмотрел Романцев на подошедшего особиста. – Этот случай не по вашему ведомству, как-нибудь без тебя разберемся.
– Ты бы, товарищ старший лейтенант, не зарывался, – строго предупредил капитан. – А то…
– А то что? – спросил Романцев, уверенно выдержав нехороший взгляд капитана. – Могу без вести пропасть, так, что ли? А теперь ты послушай меня, капитан, если ты забыл, могу напомнить… Старший лейтенант Романцев, – приложил Тимофей ладонь к виску, – старший следственно-оперативной группы Управления контрразведки СМЕРШ. Если ты и дальше будешь чинить мне препятствия по выявлению шпионов и диверсантов во фронтовой полосе, то мне придется доложить о случившемся в Главное управление контрразведки.
Видно, в лице Романцева капитан прочитал нечто такое, что заставило его перейти на дружеский тон, даже улыбнулся, показав крупные, пожелтевшие от табака зубы.
– Что ты кипятишься, товарищ старший лейтенант? – дружески проговорил Марков. – Одним делом занимаемся!
– Я ловлю шпионов и диверсантов, товарищ капитан, – произнес старший лейтенант холодным тоном, переходя на официальное обращение. – А чем вы вот занимаетесь, хотел бы я спросить. Вижу одно… мешаете выполнять мне служебные обязанности. А потому, будьте добры, покиньте место расследования, если не хотите серьезных неприятностей.
В коридоре повисло тяжелое гнетущее напряжение. Капитан был не из тех, кто прощал возражения.
– Ну-ну, старший лейтенант, – усмехнулся Марков, – у нас с тобой будет еще время для разговоров.
Развернувшись, капитан вышел из коридора, громко хлопнув дверью.
Повернувшись к младшему сержанту, Романцев спокойным и размеренным голосом произнес:
– А теперь давай вспомни пообстоятельнее, что там произошло. Как так получилось, что майор проник в охраняемый объект и сумел убить конвойного и охраняемого диверсанта? И хочу тебя предупредить, от твоего правдивого ответа будет зависеть твоя личная судьба. А свое личное мнение я обязательно отражу в рапорте. Скажу так… на сегодняшний день я единственная твоя надежда на спасение, а капитан Марков этого случая просто так не оставит, поверь мне, уж я это знаю.
Младший сержант сдавленно сглотнул. Попытался улыбнуться, не вышло – на лице застыла вымученная гримаса.
– Даже не знаю, как это объяснить… На меня просто наваждение какое-то нашло. В коридор вдруг вошел майор, строгий такой… И сказал, что ему нужно к раненому диверсанту. Я ему говорю, а предписание у вас имеется? А он раскрывает передо мной удостоверение и спрашивает: «А разве тебе этого мало?» Я, говорит, тебя в штрафную роту упеку за противодействие следствию. И что я могу сказать? Отступил!
– Значит, документы он все-таки показал?
– Показал.
– Какая у него фамилия, запомнил?
– Запомнил. – В глазах сержанта вспыхнули искорки радости. – У моей жены девичья фамилия такая же, Николаев!
– Это уже лучше… Может быть, и часть помнишь, где он служит?
– Номер части не помню, а вот то, что он из артиллерийского полка, так это точно!
Повернувшись к старшине, стоявшему рядом, распорядился:
– Вот что, Захарчук, давай сходи к телефонисту и узнай у него, служит ли в особом отделе майор Николаев.
– Есть, товарищ старший лейтенант. – Козырнув, Захарчук тотчас выскочил за дверь.
– Значит, говоришь, он был с усами?
– Так точно, с усами.
– И какие были усы? Большие? Маленькие?
– Широкие такие, во всю верхнюю губу.
– Какого цвета?
– Не черные, это точно! Я бы сказал, что пшеничные, с небольшой рыжинкой.
– Усы, конечно, хорошая примета, но не самая главная, – раздумчиво протянул Тимофей Романцев, – он мог их приклеить… А может, у него были какие-то другие приметы, особенные, на которые можно было бы обратить внимание? Например, шрам, оспинки или родинка… Может, гнусавил как-то или картавил.
Младший сержант неопределенно пожал плечами:
– Даже как-то трудно сказать, уж очень он как-то нехорошо смотрел. Говорил грамотно, как какой-нибудь политрук. Взгляд у него какой-то очень пронзительный, так и хотелось поежиться. Я бы сказал, что так только особист смотрит. А потом, как он стал допытываться: кто я такой, с какой роты, как фамилия… Не хочу сказать, что я как-то очень уж испугался, но как-то мне не хорошо сделалось. Как-то даже не приглядывался к нему. Да и оспинок на его лице тоже не разглядел. Шрамы… – Филипенко призадумался, – тоже не видел.
– Как он выглядел? Был худым или толстым?
– Худой, я бы сказал. Скулы у него торчали остро.
– Не бог весть какая примета, – неодобрительно покачал головой Романцев.
Вошел старшина, выглядел он взволнованным.
– Товарищ старший лейтенант, майор Николаев пропал без вести три месяца назад, – проговорил он.
– Что значит – пропал? – повернулся к вошедшему Тимофей.
– Пропал в прифронтовой полосе, был вызван к начальнику штаба дивизии, но до штаба так и не дошел. Хотя от офицерского барака до штаба было всего лишь километра три. Видели, как он заходил в лес, чтобы сократить расстояние, но что с ним было потом, никто не знает. Впоследствии этот лес рота пехотинцев прочесывала, надеясь хоть что-то отыскать, но так ничего и не обнаружили. Его жене было отправлено письмо, что майор Николаев пропал без вести под Вязьмой, близ села Чернышево.
