– Руки в гору! Сорвать с него погоны!
Подскочивший сержант с силой рванул капитанские погоны; жалобно треснула ткань гимнастерки.
– Вот так оно будет грамотнее.
– Что вы себе позволяете, товарищ старший лейтенант?! Я буду жаловаться вашему начальству!
– Гитлер для тебя товарищ… Вот только начальника дивизии полковника Сироткина не существует, а твое командировочное удостоверение полная липа! Сержант, обыщи его!
Сержант расторопно и привычно похлопал задержанного по карманам, извлек из кобуры пистолет. Осмотрел содержание полевой сумки.
– Кроме пистолета, ничего более нет.
– Давай сюда оружие… «ТТ». – Усмехнувшись, произнес: – Что же это тебе в абвере «вальтер» не дали? Или советские пистолеты понадежнее будут?
– Это ошибка, – произнес помертвелыми губами задержанный капитан. – Надеюсь, что очень скоро это ужасное недоразумение разъяснится. И вы меня отпустите… с извинениями.
– Разумеется, разъяснится, – серьезно отвечал Романцев, – а как разъяснится, так мы тебя к стенке поставим. Ну чего стоишь? Двигай вперед! Не век же мне с тобой лясы точить.
* * *
Штаб Тридцатой армии размещался в трехэтажном здании, в котором до войны находилась администрация района. Во время оккупации в этом же здании короткое время располагался штаб девятой немецкой армии генерал-полковника Вальтера Моделя. Поговаривали, что именно в этом доме на время обеда останавливался Адольф Гитлер на пути во Ржев. Так что здание было с историей. А там, где еще недавно размещался гитлеровский штандарт, теперь трепыхалось на ветру красное знамя.
У самого здания, выстроившись в шеренгу, в полном боевом снаряжении, с автоматами в руках, с поясными сумками и вещмешками, стояла рота новобранцев и терпеливо внимала речам коренастого майора, взиравшего орлом на прибывших. Похоже, что учебные мероприятия не откладывались даже в прифронтовой зоне и парням предстояло совершить марш-бросок с полной боевой выкладкой.
Предъявив удостоверение на входе караульному, старший лейтенант Романцев вместе с задержанным капитаном и автоматчиками прошли в штаб, где на первом этаже размещался отдел контрразведки Тридцатой армии.
Вошли в просторную комнату, почти пустую. Из мебели только стол, стоявший у стены, и расшатанный стул. На стенах струпьями висели обои, придавая помещению еще более унылый вид.
– Садись, – указал Романцев задержанному на стул. Тот повиновался и в ожидании посмотрел на Тимофея. – Мне все ясно. Ты – диверсант. Твое дело будет передано в военную прокуратуру. Военные следователи – люди суровые. Разговаривать с тобой долго не будут, а я со своей стороны обрисую правильную картину. По закону военного времени за предательство родины и за сотрудничество с немцами тебя ждет расстрел! – Капитан сдавленно сглотнул. – Нам известно, что здесь ты находишься не один. В твоей группе было не менее пятнадцати парашютистов, и, при условии, что ты поможешь нам их найти, обещаю тебе, ты избежишь расстрела. Факт добровольного сотрудничества с военной контрразведкой будет отражен в твоем деле. Итак, я тебя слушаю… Долго ждать не собираюсь, мне еще твоих… коллег нужно отлавливать.
– Вы обещаете, что сохраните мне жизнь?
– Послушай, капитан… или кто ты там по званию в абвере… Я знаю, о чем говорю. Это в наших силах… Не ты первый и, к сожалению, не ты последний. Все зависит от того, насколько ты будешь с нами откровенен.
– Хорошо… Я расскажу вам все… Меня зовут Абрамов Вячеслав Игоревич. Я действительно капитан Красной армии. Служил в одиннадцатом кавалерийском корпусе полковника Соколова. Сразу хочу сказать, что сражался до последнего патрона. Дрался с немцами даже тогда, когда не было возможности. Потом попал в окружение, попытался вместе с такими же, как и я, пробраться к своим. Не получилось… Нас окружили ночью около одного небольшого лесочка и взяли в плен. – Говорил Абрамов негромко, делая длительные паузы. Было заметно, что разговор дается ему с трудом. Романцев не торопил и не перебивал, слушал внимательно. – Вспоминаю одно большое поле, изрытое разрывами, через которое пришлось проползать… Так оно было покрыто трупами наших солдат в три слоя… Стояла жара, вокруг невыносимое зловоние, и вот чтобы выжить, нам приходилось ползти по этим трупам. Бабахнет иной раз, разорвется где-то рядом, там мы в мертвецов поглубже зарываемся, чтобы шальным осколком не зацепило. В лицо смрад, за шиворот черви заползают, а этого даже и не замечаешь, дальше ползешь… Вот такое было желание выжить, – в упор посмотрел Абрамов на старшего лейтенанта.
– Только ты мне тут на жалость не дави, – сурово посмотрел на него Тимофей. – Я тоже на многое насмотрелся. Не на печи лежал… А воевал как надо, родину не предавал! Я вот здесь сижу, а ты по другую сторону. Значит, ты враг – и разговор с тобой будет совершенно иной. Что там дальше было?
– Дальше, – обреченно выдохнул Абрамов. – Дальше был плен. Отвезли в Смоленский лагерь для военнопленных.
– Сколько вас там было?
– Трудно так сказать… Наверное, тысячи четыре. Но люди умирали каждый день. Кто от голода, кто от ранений…
– Когда начал сотрудничать с немцами?
– В этом же лагере был завербован Томасом Краусом, офицером абвера. После того как дал свое согласие на сотрудничество, меня перевели в Борисовскую разведывательную школу, как годного к оперативной работе. Проучился я там месяц, потом был переведен в Катынскую разведшколу.
– Она находится под Смоленском?
– Да. В двадцати трех километрах.
– Почему состоялся перевод?
– Там немного другие задачи. В Катынской разведшколе готовят для заброски в тыл советской армии – главным образом в центральные участки фронта.
– Что входило в программу обучения?
– Много чего… Техника добывания информации, изготовление подложных документов, большое внимание уделялось связи, способам маскировки, прыжкам с парашютом…
– О личном составе разведшколы и о его преподавателях мы поговорим с тобой поподробнее позже. А сейчас ответь на вопрос: сколько человек было в вашей группе?
– Пятнадцать.
– Кто у вас был командир группы и радист?
– По соображениям конспирации мне известны только их псевдонимы, под которыми они служили в абвере. У командира псевдоним Свиридов, а у радиста Ерофеев.
– Что за человек командир группы?
– Знаю, что этот Свиридов доверенное лицо самого адмирала Канариса. Не однажды побывал в советском тылу. Люто ненавидит советскую власть.
– Чем же ему так советская власть не угодила?
– Не знаю, у каждого по-своему как-то складывалось. Были в разведшколе и уголовники, и прибалты, и дети кулаков. Они тоже советскую власть не любят. У каждого какие-то свои счеты.
– У Свиридова есть какие-то особые приметы?
– Особые приметы не припомню, но он как-то косолапит.
