– Я не мог скомпрометировать замужнюю женщину, – выдержал майор тяжеловатый взгляд полковника.
Тут любовь настоящая, такую не спрячешь. Такая, из-за которой и на смерть можно пойти.
– Все, ступай! Свободен! Разбирайтесь как-нибудь сами со своими проблемами… без военной контрразведки.
Приобняв счастливую женщину, майор Гнедой вывел ее из кабинета. Очень хотелось верить, что ничто не сможет омрачить их счастье и разлучить. Вот только пуля-дура не помешала бы их совместным планам.
Едва постучавшись, в кабинет вошел заместитель. Выглядел он заметно озадаченным.
– Мы тут только что пробили майора Заболотова, в части он не появлялся. Дома тоже его нет.
– Твою мать! – в сердцах выругался полковник, стукнув кулаком по столу. – Это и есть диверсант! Отправить ориентировки по всем КПП, он не мог далеко уйти.
Телефонный звонок прервал разговор. Мишин поднял трубку:
– Слушаю.
– Разрешите доложить, товарищ полковник, – услышал Мишин голос Романцева.
– Что у тебя там? Что-то долго от тебя вестей не было. Надеюсь, что-то важное?
– Мы взяли диверсанта.
– Какого еще такого диверсанта? – невольно переспросил полковник, посмотрев на застывшего у стола заместителя.
– Майора Заболотова. Он хотел скрыться, но мы его перехватили. Он встречался со связником, но, к сожалению, связника взять живым нам не удалось, крепкий оказался орешек!
– А ты молодец. Где вы находитесь?
– Близ поселка Рубежное, это на полпути к штабу.
– Давай его ко мне!
– Есть! Будем где-то минут через сорок пять, товарищ полковник.
Глава 30
Вы заслужили награду
Адмирал Канарис по обыкновению устроился на любимой кожаной софе и, закурив сигарету, пустил тонкую струйку дыма под самый потолок. На улице было жарко, зато в его кабинете, размещавшемся на верхнем этаже, царила приятная прохлада.
После короткого стука тяжелая высокая дверь, уходящая к самому потолку, отворилась, и в кабинет вошел полковник Эрвин фон Лахоузен. От него благоухало дорогим парфюмом.
– Господин адмирал, получена радиограмма от агента Макара.
– Что там? – подавил раздражение адмирал.
Дым сигареты всегда действовал на него успокаивающе, это те самые минуты, когда ему хотелось побыть наедине с собственными мыслями, и он не любил, когда, пусть даже ненадолго, но прерывали его одиночество.
– Он сообщает, что на железнодорожную станцию Ржев прибывает спецпоезд Сталина.
Не сумев справиться с волнением, Вильгельм Канарис поднялся и прошелся по кабинету.
– Там может быть много составов. Агент указал, как выглядит спецпоезд?
– Так точно. Русские его изрядно замаскировали. К старому паровозу прицеплен один мягкий вагон и два жестких, а вместе с ними еще вагоны с дровами и каким-то прочим хламом. Есть еще две бронированные платформы, на которых установлены зенитные установки.
– Свяжитесь немедленно с генерал-фельдмаршалом бароном Вольфрамом фон Рихтгофен. Пусть его бомбардировщики уничтожат этот спецпоезд. Как только осуществят эту акцию, пусть мне немедленно доложат о выполнении. Я должен буду сообщить фюреру о завершении операции «Хозяин»… И еще вот что, одной эскадрильи, я думаю, будет маловато, пусть задействуют дополнительные резервы. Объясните им, что это тот самый случай, когда каждая сброшенная бомба приближает нашу победу.
– Слушаюсь, господин адмирал!
Полковник ушел. Запах одеколона смешался с запахом дыма.
Этот австрийский аристократ любил все самое лучшее: костюм обязательно итальянского покроя, ботинки предпочитал английские, а вот одеколон непременно французский. Но работать он умел, следовало отдать ему должное, пожалуй, что в своем деле он был одним из лучших. Надо будет как-нибудь поинтересоваться у полковника: откуда у него такие замечательные ботинки, если идет война с англичанами?
Раздражение улетучилось. Подняв трубку, Вильгельм Канарис проговорил:
– Соедините меня с рейхсканцелярией.
* * *
Командир второй группы пятьдесят пятой бомбардировочной эскадрильи капитан Отто Детман получил приказ немедленно вылететь в город Ржев и разбомбить до основания железнодорожный узел. Задаче не удивился, это был его двенадцатый вылет в Ржев, большая часть из которых приходилось на сорок второй год. В последний раз он отбомбился месяц назад. Город был полностью разрушен и производил унылое впечатление. Среди хаоса они отыскали на окраине города три уцелевших здания и разнесли их в пыль, а потому приказ, отданный с полчаса назад, выглядел по меньшей мере странным. Железнодорожный узел тоже был основательно разрушен. Рельсы были буквально скручены в узлы и валялись по всей территории. Если русские что-то и отстроили за последний месяц, то весьма немного, а потому не стоило использовать всю бомбардировочную эскадру.
Генерал-фельдмаршал барон Вольфрам фон Рихтгофен, командующий четвертым воздушным флотом Третьего рейха, построив летчиков на плацу, чего, помнится, за время службу не случалось ни разу, произнес короткую, но пламенную речь о величии Германии, добавив:
– …Возможно, именно вашими руками господь приведет нас сегодня к победе…
Какой именно смысл вкладывал генерал-фельдмаршал в свои слова, сказать было трудно, но они явно не могли относиться к тем развалинам, которые предстояло разбомбить.
Иное дело города Горький и Саратов, где, по данным разведки, размещались важнейшие военные заводы, и каждая сброшенная бомба шла в копилку победы. Так, например, на прошлой неделе они совершили десять ночных налетов на промышленные объекты Ярославля, не потеряв при этом ни одного самолета от атак советских истребителей.
Когда вышли на взлетное поле, командующий подозвал к себе капитана Детмана и негромко сказал:
– На железнодорожном вокзале отыщете старый паровоз с тремя спальными вагонами, там будут еще вагоны с дровами и песком… Разбомбите его в пух и прах! В одном из этих вагонов находится Сталин!
Вылетели из Смоленска и тотчас забрались на предельную высоту. Отто Детман видел, как, не достигнув цели, где-то внизу разрываются артиллерийские снаряды. Помешать выполнить задание могли только советские истребители. Сейчас это были не те летчики, что в самом начале войны, стрелявшие со слишком дальних расстояний, под невыгодным для себя углом, при этом они имели весьма смутное представление о тактике. А в первые месяцы войны они стреляли не по кабинам и двигателям самолета, а по крестам на фюзеляжах, что вызывало невольную улыбку, не принося бомбардировщикам даже малейшего вреда.
Единственное, что отличало советских летчиков от прочих, так это значительное упорство, с которым они навязывали бой. Правда, в последний год они научились достаточно успешно атаковать «Ю-88», но почему-то никогда не штурмовали самолеты одновременно с двух бортов, что значительно повышало шансы на успех. Ведь стрелкам пришлось бы вести оборонительный огонь с противоположных сторон, тем самым значительно уменьшив плотность огня. Конечно, русские научились воевать в воздухе, но тактика боя у них по-прежнему оставалась примитивной, а ночная подготовка летчиков невероятно слабой.
