Гулящая сообщила, что Бульбенко заставляет ее мухлевать себе на пользу, а ее могут за это посадить. Но если что, она молчать не будет, сдаст его со всеми потрохами, ей его жизнь не дорога.
Секретарша Бесова сказала, что в постели он — никто. И что она с ним только потому, что надо же где-то работать в ее одиноком положении.
Зинин заявил, что та девица, с которой он его познакомил недавно, заразила Бульбенко хламидиозом, только он еще об этом не знает. Пусть ему будет приятный сюрприз. А еще он через знакомых девиц может заразить его сифилисом, ему это раз плюнуть.
— А СПИДом? — с надеждой спросила Болдянская.
— Надо постараться, — обнадежил ее Зинин и взял на себя повышенные обязательства на текущий квартал.
А томная Пенкина сказала, что она никогда не видела такого мерзкого человека, как Степан Игнатович, который считает, что его конечности созданы для того, чтобы находиться у нее под юбкой, а Женкин грубо сказал, что видел его в гробу в белых тапочках. А Марыщев сказал, что Бульбенко — темный неграмотный идиот, неразвитый и отсталый.
Оля и Поля заверили, что они всегда ненавидели начальника и не намерены и дальше терпеть его хамство, грубость и начальственный идиотизм, на что наивная Лесова наивно удивилась, почему же они это так долго терпели — до сих пор. Оля и Поля взвились, но зарождавшийся скандал был подавлен Язвицким, который правдиво рассказал, будто он собственноглазно видел, как Самый Главный Начальник вызывал Бульбенко на ковер и песочил его почем зря. И как Бульбенко стоял на ковре будто оплеванный, а лицо у него было как облеванное. И как Самый Главный Начальник плевал Бульбенко в лицо, называл его «тупой скотиной» и тушил об его лысину сигареты. И как потом Бульбенко плакал на груди Язвицкого и грозил покончить с собой путем повешения, на что сам Язвицкий говорил, что это, конечно, для Степана Игнатовича самый правильный выход, и что лично он, Язвицкий, может ему в этом помочь, и что у него есть в запасе превосходная веревка и детское мыло.
— Вот было бы здорово! — поддержал его Полубог.
— Отлично! — захлопала в ладоши Гулящая.
— Я была бы счастлива! — Бесова схватилась за грудь.
— И я! — бурно поддержал Зинин, схватившись за грудь Бесовой.
— И я! И я! — поддержали ораторов остальные сотрудники.
Только Свищенко-Гоев молчал, все еще не пытаясь отличаться от обивки стула.
Потом сотрудники стали грозить начальнику и заверять всех остальных, что они лично всегда, и так далее… Гулящая сказала, что у нее есть сведения о махинациях Бульбенко, Полубог сказал, что эти сведения он берется довести до Самого Главного Начальника, Штернберг посоветовал на всякий случай послать дубликат в прокуратуру, а грубый Женкин предложил просто звездарахнуть Степана Игнатовича по голове, когда он вернется, и дело с концом. Бесова и Болдянская понадеялись, что после суда его кастрируют, Сухих, Глухих и Косых предположили, что в тюрьме ему придется несладко — в известном смысле, конечно. Наивная Лесова наивно спросила, в каком именно смысле, а бессловесный Свищенко-Гоев задрожал так сильно, что стул под ним затрясся.
— А я, а я, — сказал темный Марыщев, — да я ему, я…
И все с удовольствием приготовились выслушать, какую кару обрушит на голову Бульбенко темный Марыщев, как тут…
Дверь общей комнаты отворилась, и на пороге возник…
Возник виновник разговора, которому в недалеком будущем предстояло сесть в тюрьму, быть кастрированным или опущенным — на выбор. Но сейчас, еще не догадываясь о грядущих бедствиях, он выглядел прекрасно. Лицо его лоснилось здоровым потом, лысина (об которую, по версии Язвицкого, Самый Главный Начальник недавно тушил сигареты) блестела как полированная, а сам он являл вид нерушимого здоровья и последствий хорошего отдыха.
— А что такое? Почему не работаем? — не слишком строго спросил Бульбенко, еще пребывая в послеотпускном душевном размягчении.
Гробовая тишина была ему ответом. Пауза, тяжелая, железобетонная пауза висела в воздухе, грозя каждую секунду обрушиться вниз.
— Ой! — первой нашлась мадам Болдянская. — Степан Игнатович, садитесь, вот стульчик, что же вы стоите! С вашим здоровьем нельзя стоять!
— Чайку, Степан Игнатович? — вступила Бесова.
— Сигаретку? — Марыщев.
— Как отдохнули? — Штернберг.
— Вылечились? — грубый Женкин.
— Понравилось? — Язвицкий.
— А мы без вас измаялись! — Полубог.
— Соскучились! — Гулящая.
— Чуть не умерли! — Оля и Поля.
— Ночи не спали одни! — Зинин.
— … — пенсионер Свищенко-Гоев.
Воздух свободы кончился внезапно и без предупреждения, как кислород в водолазном баллоне. Гранитная плита мрачного предчувствия сдавила сердца коллег.
Бульбенко обвел присутствующих благодушным взглядом сытого хищника и попрочней утвердил на стуле раздавшееся на санаторных харчах седалище.
— Надоело отдыхать, — произнес он. — Еле вырвался. А здоровье — отличное. Как у призового бульдога. Ну, как у нас дела?
И все разрушилось в один миг. Единство коллектива оказалось фикцией и фата-морганой, сплоченность — временной, разобщенность — постоянной.
Подхватив начальство под локоток, Полубог повлек его в кабинет докладывать, как дела. Гулящая зашелестела бумагами, жаждавшими начальственной подписи. Бесова поправила бюстгальтер и отправилась заваривать чай в любимой кружке Степана Игнатовича. Зинин схватил телефон и принялся звонить знакомой проверенной даме, чтобы в выходные она была готова — но не для него лично. Оля и Поля, подкараулив Бульбенко на лестнице, принялись, как всегда, докладывать, доносить и наушничать.
Болдянская затосковала, чуя беду неминучую, Марыщев отправился в курилку и там подавился дымом, Саша Лесова наивно захлопала глазами, Женкин невнятно выругался, Язвицкий язвительно побледнел, Штернберг утешительно подумал, что он всегда может устроиться грузчиком в ближайший овощной магазин, у него там связи. Середнячки Сухих, Глухих и Косых углубились в бумаги, надеясь, что пронесет, а Свищенко-Гоев предынфарктно сполз со стула, хотя ничего более криминального, чем физиономия в салате, ему нельзя было предъявить.
После возвращения Степана Игнатовича многие изменения произошли в достославной конторе. Оля стала на место Поли, Полубес стал бухгалтером, а Гулящая гульнула в заместители. Зинин через ту самую проверенную знакомую заразился постыдной болезнью, которую Бульбенко привез из санатория, Язвицкий чуть было не умер в больнице от прободения язвы, Болдянская от испуга ушла в декрет и на ее место поставили наивную Лесову. Томная Пенкина от ужаса чуть было не вышла замуж за Сухих, Глухих и Косых одновременно, но вовремя одумалась и пошла на попятный. Марыщев бросил курить, а Сухих бросил Глухих. Косых с горя бросился со второго этажа, но его спас куст сортовой сирени «пламя коммунизма».
