Братья-друзья-соратники-соперники-коллеги глядели на это пиршество, и кусок не шел им в горло.
— Ешьте, ешьте, — между тем приговаривал коварный миллионер. — Тухлеца только по первому впечатлению, пока не распробуешь, а когда распробуешь, то прямо внеземной приятностью отдает. Я завсегда из буфета таскаю то, чего наши миллионеры не докушивают. От них, ясное дело, не убудет, а мне прямая экономия.
— Так ты с работы харчи носишь? — слабым голосом прошептал Сифоныч.
— Ага! Верка моя в буфете вечерами уборщицей подрабатывает, вот я и пользуюсь.
Кузька икнул и подавился трюфелем. Сифоныч вздрогнул и подавился «Арманьяком».
— Знаете, какие у нас буржуи обретаются? — продолжал миллионер-сантехник. — Каждодневно страшными деньгами ворочают! Прямо как семечки миллиарды себе в карман сыплют. Вот бы пощупать одного буржуя за мошонку, то есть, конечно, я хотел сказать — за мошну, — размечтался Измайлов. — А что, ребята, если нам… Виллы у них, «кадиллаки», любовницы, тудемо-сюдемо…
— Нет, — твердо оборвал его Сифоныч, подымаясь.
Потому что он точно знал, где нужно искать настоящего миллионера, и не собирался изменять своим принципам. Прямой и гордый, он вышел в двери, чтобы повеситься на чердаке, после чего его следы временно затерялись.
А Кузька ничего, остался. Вскоре его вместе с сантехником Измайловым взяли при ограблении дачи. Оба голубчика загремели в кутузку на пять лет, но нам их не жалко, как лиц, совершенно бесполезных для нашего дальнейшего повествования. И только добрая Вера шлет им передачи и денежные переводы, бросив и библиотеку, и уборку биржи. Теперь она работает исключительно дома, играет в системе электронных торгов и вроде бы зашибает огромные деньги.
Кажется, она по-прежнему носит роговые очки и подштанники с начесом (хотя за истинность последнего факта ручаться нельзя) и мечтает: вот накоплю достаточно денег и уйду на покой. Иногда в долгие зимние вечера она с теплотой вспоминает сантехника Измайлова, который как мужчина, конечно, представлял собой ноль на палочке, причем ноль в завершающей стадии алкоголизма, но зато регулярно поставлял ей верные сведения из интимных кругов, близких к воротилам финансового бизнеса, чем изрядно способствовал увеличению ее немалого состояния…
Кстати, сказать вам, где она живет?
ГЛАВА 15
Кладбище в этот негромкий серенький денек выглядело сонно и мирно. Ветер перебирал листы жухлой ивы, болтливые осины о чем-то гугняво спорили между собой; старые, размякшего дерева кресты утопали в ядовитой тропической зелени, а новенькие, глянцевые памятники оседлали плешивый, выжженный солнцем косогор.
Веня нарезал круги по аллеям, то попадая в полосы раскаленного солнца, то ныряя в прохладную тень. Он курино вертел шеей по сторонам в тщетной надежде узреть предмет своих поисков — квелую фигуру утомленного алкоголем Сифоныча.
В соответствии со старой доброй традицией, по которой все могильщики не столько люди ручного труда, сколько философы умственного направления, и не столько философы, сколько подручные Харона, и не столько подручные многоуважаемого лодочника, сколько заядлые поклонники зеленого змия, Сифоныч обнаружился в овраге в обнимку с совковой лопатой.
— Отдыхаю, — проснувшись, объяснил он, — от трудов праведных. Потому как в условиях прекратительной жизни среди покойников нуждаюсь в душевном отдыхе, средства для которого обеспечиваю неустанным трудом во здравие почивших и за упокой живущих.
Вместо приманки Веня достал из кармана купюру, но одаривать ею Сифоныча не стал, а только красноречиво помахал ею в воздухе.
— Вы, наверное, могилку обрести желаете, — предположил Сифоныч. — По вашему жизнерадостному облику можно догадаться, что вы вчера навек расстались с любимой тещей. — Он протянул алчно дрогнувшую длань.
Но купюра, поманив могильщика Большим театром, затрепетала в воздухе крылышками и спряталась в широкой ладони соблазнителя.
— Нуждаюсь в некоторых услугах, не оговоренных прейскурантом, — намекнул Веня.
Глаза Сифоныча, утонувшие в поперечных складках коричневой, сожженной загаром кожи, тревожно забегали. Он даже огляделся по сторонам — но полдневные аллеи были пусты, легкий ветерок беззаботно ворошил растрепанную шевелюру кустов. Могильщик испуганно втянул голову в плечи, как будто над ним навис карающий меч правосудия.
— Где он? — спросил, заикаясь от полноты чувств. — Где ты его присыпал? Учти, за ухоронку такса двойная. Мне же замаскировать его надо, сверху какую-нибудь богобоязненную старушонку уложить, чтобы милиция до конца света твоего покойника не сыскала.
Вене надоело томить недогадливого сторожа.
— Вениамина Прокофьевича помнишь? Это он меня к тебе направил.
При упоминании знаменитого имени Сифоныч вытянулся во фрунт.
— Неужто помер Вениамин Прокофьевич? Да и то, пора ему скопытиться. Вот радость-то какая! Вы уж будьте покойны, по первому разряду обслужим…
— Жив дедушка, жив, — оборвал Веня неуместный восторг, — чего и вам желает. И даже помнит вашу былую честность и высокую направленность духа. И надеется, что вы захотите послужить восстановлению справедливости и воссиянию света истины по сходной, не слишком высокой цене.
Сифоныч еще больше встревожился, во взгляде его проступила явственная тоска.
— Отчего же не послужить… — тоскливо промолвил он. — Только я ведь давно оставил прежнюю специальность, поскольку после известных событий совершенно разуверился в ней.
Врал наш Сифоныч, ох врал! Веня, конечно, об этом вряд ли когда узнает, да только не для того бывший домушник устроился на непыльное место кладбищенского сторожа. Амбициозные прожекты туманили его смятенную жизненными неудачами душу. Мнилось ему что-то невероятное… Похороны миллиардера, чьи унизанные первосортными бриллиантами руки надменно скрещены на выпирающем пузе, а золотой брегет весом не меньше семисот граммов прощально тикает в кармане пиджака… Похороны маршала, чья рыдающая родня несет на подушечке орден Андрея Первозванного, тоже усыпанный бриллиантами и платиной… Похороны тихого еврея-ростовщика, которому вместо традиционной подушечки-думки заботливые родственники кладут под голову набитый золотом полотняный мешочек, чтобы покойнику легче жилось в загробных высях…
Да только ничего этого на поверку не оказалось! Не было ни миллиардеров, ни маршалов, ни евреев-ростовщиков, да и откуда в наших стоеросовых краях возьмется этот столичный бомонд… Только и радовался Сифоныч, когда провожал в последний путь погибших в перестрелках братков. Впрочем, навар с них небогатый — поддельные под Картье китайские часы, цепочки дешевого турецкого золота и фальшивые перстни… Ошибся Сифоныч, ох как ошибся в своих честолюбивых устремлениях! Завял душой, опустился морально, стал сшибать по мелочи и чрезмерно увлекаться алкоголем, что раньше считал для себя недопустимым.
Вот и теперь, когда подозрительный визитер, сказавшись внуком досточтимого Вениамина Прокофьевича, потребовал от него неприятных, но вполне выполнимых вещей, Сифоныч только крякнул:
