— Шесть часов, не меньше, возьмёт коптёжка и упаковка, а нам нужна передышка, мы с Юшей устали!
— Посчитай, сколько мы потеряем денег! Гришаня уезжает на рассвете. К ночи должен докатить до границы, его кореш дежурит завтра с ночи!
Мама уходит на кухню.
Аркадий смотрит перед собой, не видя. Она тоже словно застыла. Ощущает то место на руке, которое он поцеловал, и губы — к ним под «горько» на свадьбе он прижался своими. Два очага связи с ним телесной. А когда произносились красивые тосты и отец наказывал уважать главу семьи и трудиться для семьи в поте лица, от Аркадия, сидевшего слева, волнами шли строчки:
…Первый признак — странное веселье,
Словно ты пила хмельное зелье.
А потом печаль, печаль такая,
Что нельзя вздохнуть изнемогая…
Над ними раскинул руки Давид Мироныч, собирая их в одно целое.
— Прости, я не сразу отвечаю тебе. Сгоряча обрадовался. Но ведь ты только курсы кончила, а в фирме бухгалтер — самый главный человек. Любой недочёт может стоить нам больших денег. Прежде всего я должен поговорить с Игорем. Если он возьмёт тебя в ученицы, если захочет пока выполнять многое за тебя, попробуем. В любом случае тебе спасибо за желание помочь. Ты здорово выручишь меня. — Аркадий снова целует её руку. — Мне кажется, ты сильно устала? Может быть, поспишь? — Он нажимает кнопку, и спинка кресла откидывается. — Закрой глаза.
Она хочет помочь Аркадию. Она хочет работать.
Бажен в Новый год подарил ей зеркало. Она держит его и боится поднять глаза на брата — у неё нет для него подарка, потому что нет своих денег. И родителям тоже ничего подарить она не может.
— Видишь, доча, брат хочет, чтобы ты сама знала, какая ты у нас красивая, чтобы почаще смотрела на себя, любовалась собой! Молчит наш молчун, молчит, а — соображает! А мы с мамой дарим тебе шёлковую блузку. — Отец разворачивает свёрток. — Надень, доча, Новый год нужно встречать в новом.
Цветы на блузке — с ковров, которые они ткут с мамой, и — с лугов их села.
Запахи травы и цветов щекочут в носу. Облака плывут прямо по лугу, и цветы словно плывут в них: сиреневые, оранжевые, зелёные… И мама, в своём разлетающемся платье, словно плывёт по лугу. И от зеркала Бажена — блики…
— Просыпайся, Юленька, идём на посадку. Через тридцать минут мы — дома: «Тойота» Митяя домчит нас быстро. — Аркадий пристёгивает её и свои ремни.
— Привет, старик, — оглядев её сверху донизу, говорит Митяй. — Поздравляю с заморской царевной и семейным очагом. Давно пора.
Митяй — такой же высокий, как Аркадий, как отец, как Бажен. Такой же широкоплечий. Только лицо у Митяя — рассыпанное. Вроде он глядит на тебя, а вовсе и не глядит: тут же взгляд уплывает, и Митяй уже глядит на что-то другое — на проходящую мимо девушку, на коляску, на лоток с мороженым.
— А где мой чемодан? — спрашивает Юля, когда они подходят к выходу на улицу.
— Я не взял твоих вещей, Юленька. Завтра с утра купим всё необходимое. Новая жизнь — новые вещи. Я только вот это взял. — Он достаёт из своей сумки Баженово зеркало. — Подумал, будет тебе память о доме. Взял и свадебное платье. Пусть дома висит.
А как же без белья?
Но Юля не спрашивает, проходит вместе с Аркадием в проём разъехавшихся перед ними дверей. Аркадий знает, что делать. А ей бы устоять на ногах — они подгибаются от слабости и страха: через полчаса она и Аркадий останутся навсегда вдвоём в одном доме!
Она привыкла быть послушной. А сейчас и вовсе её нет — себя не ощущает.
Несмотря на поздний вечер, на площади — суматошно. Машины подъезжают, выгружают людей, отъезжают. Кто-то куда-то бежит, кто-то что-то кричит, кто-то с трудом волочёт чемоданы, сумки.
Митяй подходит к аккуратной бордовой машине, распахивает перед ними дверцу:
— Милости прошу, господа-молодожёны. Ещё немножко потерпеть, и дорвётесь до…
— Стоп, Митяй! Попридержи язык.
— Молчу, босс, нем, как рыба, никаких намёков больше не будет…
Летят навстречу огни фар, мигают красные огни машин, обгоняемых Митяем, дома с обеих сторон закрывают небо — припаяны друг к другу. Аркадий словно задержал дыхание. Фоном (это слово любил Давид Мироныч) — поток слов: Митяй сообщает, с кем он встречался, пока Аркадия не было, кто звонил.
— Спасибо, Митяй, — хрипло говорит Аркадий, распахивая дверцу машины. — Позвоню.
Митяй на бешеной скорости отъезжает, а Аркадий закидывает за плечо сумку и берёт Юлю на руки. Вносит в дом, поднимается с ней по лестнице, вносит в квартиру — в незнакомые запахи, осторожно ставит её на пол, сбрасывает с плеча сумку, зажигает свет в прихожей. И этот свет проявляет запах пыли и мужского одиночества.
Аркадий чуть склонился к её лицу, руки беспомощно повисли вдоль тела. И она стоит перед ним. Между ними совсем нет расстояния. Его пульс — её пульс.
Но вот руки его осторожно касаются её кос, её плеч. Никто никогда не гладил её щёк, её губ.
Она выходит замуж.
Когда она проснулась, Аркадия в комнате не было. С удивлением ощутила своё новое тело. И — внутри так много незнакомых ощущений, словно в себя она вобрала целую человеческую жизнь, совсем не похожую на её, — мужскую. Теперь предстоит потратить всё отпущенное Богом время на то, чтобы познать её.
Удивительно и то, что не надо вскакивать и нестись кормить животных или полоть огород, она может потянуться. Само по себе потягивание — новое движение, на которое не было времени в старой жизни, и Юля получает от него удовольствие.
Вчера ничего не увидела в своём новом доме, только выложенную розовой плиткой ванну-туалет.
Спальня Аркадия — небольшая, метров десять-одиннадцать. В ней — кровать-полуторка, шкаф, тумбочка с лампой, в углу — телевизор, два стула у голых стен, и всё.
Входит Аркадий. В его руках — большая голубая тарелка, на ней — чашка с дымящейся жидкостью и бутерброды.
— Я хочу баловать тебя, — говорит он.
Она натягивает пододеяльник до подбородка.
— Я не могу так. Даже когда болею, не ем в кровати! Где моё платье?
— Сейчас позавтракаем и поедем покупать тебе одежду.
— Но не без платья же я поеду!
— Конечно, конечно. Сейчас принесу.
Они сидят друг против друга на кухне.
Они — вдвоём в доме.
Они первый раз вместе завтракают.
И Аркадий смотрит на неё. Она опускает голову. Её тело горит его поцелуями, его прикосновениями.
Запах кофе.
Запах мужчины. Совсем не похож на запах отца или Бажена.
«О чём ты думаешь?», «Почему не ешь?», «Как ты себя чувствуешь?», «У тебя ничего не болит?» — новые вопросы, обращённые к ней. Никто никогда не спрашивал её, как она себя чувствует. Даже мама.
