— Нет, — отрицательно покачал головой Ричард. — Я не люблю ее.
ГЛАВА 30
— Я помню, как тебе доставили в поместье какую-то картину. Что-то совсем простое. Но милое. Я еще пообещал, что мы с тобой как-нибудь навестим мастерскую художницы.
— Это женщина?
Ричард кивнул:
— Отправляемся к художнице?
…
И так получилось, что я смеялась, даже выходя из кареты. Ричард помогая мне выйти из кареты, прижал меня к себе и несколько секунд не отпускал.
— Маленькая месть… — прошептал он мне на ухо.
А еще через мгновение мы оказались в окружении людей в знакомой мне серой мышиной форме. Меня пробила нервная дрожь, как я только их увидела. Уголовная полиция!
Ричард уже просто прижал меня к себе.
— Что встали? — раздался грубый голос. — Езжайте, куда ехали.
— Представьтесь, милейший, — холодно и надменно протянул мой спутник.
— Старший следователь Уголовной полиции господин Олсоп. С кем имею честь?
— Ричард Фредерик Рэ, принц Тигверд. Что тут происходит?
— Задержание преступницы, ваше высочество, — поклонился следователь. Без особого подобострастия, надо отметить.
— А мне докладывали, что в этом доме живет художница, которую мы и хотели навестить, — протянул сын императора.
— Так она и есть преступница.
— И в чем ее обвиняют? — в голосе Ричарда было разлито одно издевательское недоверие. — Надеюсь, не в покушении на мою особу?
— Нет, ваша милость, — спокойно продолжил отвечать следователь. — В оскорблении его императорского величество и августейшей семьи.
— Даже так… Тем более интересно. Это ведь относится и ко мне лично.
Следователь поклонился, не споря.
— Миледи, — обратился ко мне Ричард. — Мы проявим любопытство, раз уж мы сюда явились? Или поедем домой?
— Проявим, — ответила я, завидуя его внешней невозмутимости.
— Ника, — прошептал он мне на ухо, не выпуская из объятий. — Да что с тобой? Ты же в безопасности, со мной… Если тебе все это тяжело — давай просто уедем.
— А если эта женщина не виновна?
— Не все женщины, которых задерживают сотрудники Уголовной полиции, не виновны, как ты.
— Пойдем, — решила я. — В любом случае, мы не можем просто так уехать, не разобравшись.
И мы вошли в дом. Это был дом, подобный тем, какие в дореволюционной России назывались «доходными». Чем выше мы поднимались по лестнице, тем проще одеты становились постояльцы. На верхнем этаже толклись люди в серой форме — в большем, чем необходимо количестве, на мой взгляд. Все-таки не преступную группировку прибыли задерживать, а женщину.
— … Немедленно заберите свое барахло — и покиньте мой дом! — истерично визжала какая-то дама. — У меня — приличное место!
— Прошу вас, — поклонился следователь, пропуская нас вперед.
— Я не потерплю! — не унимался все тот же визгливый голос.
Было понятно, что кричала женщина не молодая и… противная. Надо же — голос может так много сказать о его обладательнице. Или это ошибочное впечатление? Ведь бывает же обманчивая внешность…
— Мы хотим поговорить с художницей, — заметил принц Тигверд, прервав мои мысли — Уберите отсюда всех.
— Но, милорд, это может быть опасно…
— Продемонстрируйте нам, пожалуйста, что мы с миледи в безопасности, — пожал плечами сын императора.
Откуда-то появились еще четыре человека, в черных комбинезонах.
— Ваше высочество! — укоризненно протянул один из них. — Вы же сами понимаете, что это не по протоколу. Мы не имеем права появляться на людях. С другой стороны, мы не имеем права не выполнить прямой приказ члена августейшей фамилии.
Ричард как-то не выражал особого раскаяния. Тут во мне проснулось любопытство:
— А если я прикажу меня не охранять? — не могла не спросить я.
— Простите, миледи, — в голосе начальника охраны прорезалась явная насмешка, — но приказ его величества имеет приоритетное значение.
— То есть вы выполните прямой приказ, если он не противоречит приказу императора?
— Так точно, — чуть поклонился охранник. — А если это будет родственник императора, которого никто не знает? Чисто теоретически?
— Не переживайте, миледи. Членами августейшей фамилии являются только те, кого признает император Фредерик лично. То есть вы — как и ваши дети — это члены фамилии. А кто-то теоретический — нет.
— Спасибо. Извините нас за неудобства.
— Это наша работа, миледи, — поклонился охранник.
— Довольно, — прервал нашу беседу принц Тигверд, — вы и так в процессе вашей беседы выдали несколько государственных тайн.
— Ваше высочество, — начальник смены явно рассердился, — вы же чувствуете, что нас никто, кроме вас и миледи не слышал. Зачем вы так?
— Не хотел никого обидеть, — высокомерно отозвался сын императора.
— Прекрати, — шикнула я на него. — А если бы с твоими людьми так разговаривали?
Ричард как-то счастливо улыбнулся — надменность как маска слетела с его лица — и поцеловал мне руку.
— Как же я тебя люблю… — прошептал он, не обращая ни на кого внимания.
— Мы пойдем уже беседовать с художницей? — проворчала я, смутившись.
Когда мы вошли в комнату — большую, но скудно обставленную гостиную — люди в серых мундирах резко вскочили.
— Ваше высочество, — доложил старший следователь — тот самый, что встретился нам внизу. — Разрешите доложить. Проводиться первичный допрос подозреваемой, госпожи Блер.
Мы перевели взгляд на кресло, в котором была подозреваемая. На девушке было много одежды в несколько слоев. Коричневое платье из грубой, но прочной ткани, сверху — пальто, которое когда-то, возможно, имело какой-то цвет, но сейчас это определить было уже не возможно. Теплый шерстяной платок накинут на плечи, перчатки без пальцев — потрепанные, но сидевшие по руке. Даже укутанная в одежду как капуста, девушка выглядела очень худенькой и хрупкой. Из-под юбок торчали ботинки — было видно, что они ей велики на два размера. Пальцы измазаны краской. Я невольно залюбовалась ее руками. Они были с одной стороны тонкими, изящными, женственными, с другой — какими-то детскими. Может, из-за краски? Я вдруг представила, как она работает… Сосредоточенное личико, кисть порхает над холстом. Ее лицо было очень бледным. Синие тени под глазами оттеняли необычный цвет глаз — темно-зеленый. Никогда таких не видела… Вьющиеся волосы. Брюнетка. Из-за темных волос, бледность сильнее бросалась в глаза. Закутанная в обноски, голодная, холодная и бледная, в огромных ботинках и маленьких перчатках без пальцев, измазанная краской, она сидела с осанкой императрицы и праведным гневом в глазах. Только зрачки расширившихся глаз да тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в подлокотники кресла, выдавали ее состояние.
