— Сядем здесь, как думаете? — Эльза показала на ближайший шаткий стул в очень простеньком кафе.
Официант подошел и постелил на другом стуле вощеную бумагу.
— Для леди стул получше, — сказал он.
— Они здесь все такие милые, — восхитилась она.
— С вами все везде милое, Эльза, вы такая солнечная.
Дэвид заказал два метриоза, не очень сладкий кофе, и они стали с удовольствием его пить, как старые друзья.
— Я не знаю своего отца, Дэвид. Он бросил нас рано, но с мамой мы часто ссорились.
— Возможно, это гораздо лучше. В моем случае никаких настоящих ссор, только вздохи и пожатия плечами, — признался Дэвид.
— Поверьте, я слишком много наговорила маме, слишком много критики. Если бы начать сначала, я бы сказала меньше. Но дочери и матери всегда друг другу все высказывают.
— О чем вы спорили?
— Не знаю, Дэвид. Обо всем. Я говорила, что я права, а она нет. Что она ужасно одевается, что у нее ужасные друзья, понимаете, обычные обидные слова.
— Я не знаю, мы никогда не разговариваем.
— Если начать снова, что бы вы сделали? — спросила Эльза.
— Воображаю, что натворил бы все ту же неразбериху.
— Это пораженчество. Вы молоды. Намного моложе меня, родители ваши живы, у вас есть время.
— Не заставляйте меня чувствовать себя хуже, Эльза, пожалуйста.
— Конечно, думаю, справедливо сказать вам, что у нас много общего, но не могу правильно выразиться. Моя мама умерла.
— Как она умерла?
— В автокатастрофе с одним из ее непотребных приятелей.
Дэвид наклонился и похлопал ее по руке.
— Это произошло быстро и, я уверен, не принесло ей боли.
— Вы такой добрый, Дэвид, — произнесла Эльза дрожащим голосом. — Допивайте кофе и пойдем исследовать Калатриаду. А потом за обедом я расскажу вам о своих проблемах, и вы дадите мне совет.
— Не обязательно рассказывать, вы знаете.
— Умиротворяющий Дэвид, — улыбнулась она.
— Где же это распрекрасное место? — ворчал Шейн. Его внимание привлек шумный бар, мимо которого они проходили. — Может быть, здесь будет отлично, — предложил он.
В этом месте Фиона никак не могла сообщить ему новость, поэтому отказалась.
— Слишком дорого. Туристические цены, — возразила она. На том спор и закончился. Они направились к рыбному ресторану на мысе.
Андреас сидел с братом в полицейском участке. Стол Йоргиса был завален рапортами о несчастном случае, телефон не умолкал.
— Сегодня написал Адонису, — медленно произнес Андреас.
— Хорошо, хорошо, — сказал Йоргис через некоторое время.
— Я не стал сожалеть, ничего такого.
— Нет, конечно нет, — согласился Йоргис.
— Потому что я не сожалею. Ты это знаешь.
— Знаю, знаю. — Йоргису не надо было спрашивать, почему он написал сбежавшему сыну в Чикаго. Он и так все знал.
Гибель Маноса и других людей показала им, до чего коротка человеческая жизнь. Вот и все.
Томас проходил мимо телевизионной команды и фотографов на площади рядом с гаванью. У них такая же работа, как у других, решил он, но уж больно они походили на рой насекомых. Они не собирались там, где людям жить хорошо и радостно, но только там, где случилась беда.
Он подумал об Эльзе, этой златовласой красивой немке. Она была очень критична к своей роли во всем этом. Ему хотелось знать, куда она отправилась сегодня в такси. Возможно, она даже знала этих телевизионщиков, шатавшихся на берегу в гавани. Немцы любят Грецию, говорили даже, что на катере Маноса погибли два немца-туриста. Но Эльзы нигде не было видно. Она, наверное, не вернулась. Он отправился в ресторанчик на мысе.
Дэвид и Эльза бродили среди развалин храма, единственные посетители.
Престарелый гид спросил с них по пол-евро и дал взамен гардеробный жетон, а еще плохо написанный и едва понятный проспект с описанием того, каким храм был прежде.
— Если бы у них был хороший проспект на немецком, они бы сделали целое состояние, — заметила Эльза.
— Или хотя бы на английском, — засмеялся Дэвид.
Они вернулись на площадь.
— Давайте насладимся прекрасным обедом, на который я вас приглашаю, — предложила она.
— Запросто, Эльза. Смотрите, официант кафе, где мы были, ждет нас. Рад вернуться туда, если не возражаете.
— Конечно, не возражаю… Сама рада. Но хотелось бы чего-то более грандиозного, потому что у меня к вам еще одна просьба.
— Не стоит расплачиваться со мной самым дорогим обедом. И не уверен, что в Калатриаде есть дорогой ресторан.
Официант выбежал наружу.
— Я знал, что вы вернетесь, леди, — широко улыбнулся он. Неся поднос с маслинами и маленькими кусочками сыра, он указал им на контейнеры, где блюда хранились в подогретом виде, гордо открывая перед ними каждое, чтобы они могли выбрать.
Они сидели и беседовали, как старые друзья, гадая, как было бы, если бы они выросли в маленькой деревне, как эта, а не в больших городах.
Эльза и Дэвид полюбовались высокими белокурыми скандинавами, приехавшими сюда с холодного Севера, чтобы работать ювелирами и керамистами. И когда они стали медленно пить черный сладкий кофе, Эльза заговорила:
— Расскажу вам, отчего все это.
— Вы не обязаны, у нас такой замечательный день.
— Нет, я должна объяснить, потому что, понимаете, я не хочу возвращаться в Агия-Анну сегодня вечером. Хочу остаться с вами здесь до завтра, когда пройдут похороны.
Дэвид разинул рот:
— Остаться здесь?
— Не могу вернуться в город, Дэвид, там моя телевизионная группа, они скажут Дитеру, нашему боссу дома, и тот приедет и найдет меня. Я этого не вынесу.
— Почему?
— Потому что я его сильно люблю.
— Разве это плохо… если мужчина, которого вы любите, вас найдет?
— Если бы все было так просто. — Она взяла его за обе руки, прижав их к своему лицу. Он почувствовал, как по пальцам потекли слезы и закапали на стол.
— Понимаю, мы должны остаться здесь, в Калатриаде, на ночь, — сказал Дэвид, все больше ощущая себя настоящим героем дня.
Был ранний час, Фиона и Шейн сидели в ресторане одни. Официант оставил их наедине с рыбой и вином у синего моря и белого песка. Шейн выпил два пива и стакан рестины очень быстро. Фиона глядела на него, поджидая нужного момента, чтобы сообщить новость. Наконец, устав ждать, она положила ладонь ему на руку и сказала, что у нее задержка на шесть дней. С двенадцати лет у нее никогда не было нарушений цикла. И при всех ее познаниях в медицине как медсестры она точно знала, что это не ложная тревога, а настоящая беременность. С надеждой она поглядела ему в лицо.
