— Возможно, она захочет знать, что ты здоров, и в порядке, и свободен… и что свяжешься с ней, когда устроишься.
— Она это знает.
Андреас все еще держал в руке бумагу и ручку.
— Всего несколько слов? — призвал старик.
— О, ради бога… — Шейн отвернулся.
Они свистнули, чтобы паром отчалил. Молодой полицейский проводил Шейна на борт и вернулся к Андреасу и Йоргису.
— Даже лучше, что он ей не написал, — сказал он братьям.
— Возможно, — согласился Андреас. — В конечном итоге лучше, но прежде это разобьет сердце несчастной девушке.
Дэвид и Фиона направились вместе с Эльзой в ее гостиницу.
— Смотрите, никого вокруг, — огляделся Дэвид. И действительно, улицы, прежде переполненные прессой и чиновниками, теперь опустели.
— Жаль, что не могу остаться дольше, мне только надо проверить, все ли в порядке с Шейном, — извинилась Фиона, направляясь вверх по холму в сторону полиции. Снизу, из гавани, до них долетел гудок одиннадцатичасового парома, направлявшегося в Афины. В полдень прибудет еще паром с пассажирами на похороны.
— Хотите, чтобы я остался с вами здесь, Эльза? — спросил Дэвид.
— Всего на пять минут, чтобы я снова не сбежала, — засмеялась она.
— Вы этого не сделаете. — Он похлопал ее по руке.
— Надеюсь, что нет, Дэвид. Скажите, вы любили когда-нибудь кого-нибудь бешено, глупо?
— Нет. Вообще никого не любил, — признался он.
— Уверена, это не так.
— Боюсь, что так. Хотя этим не стоит гордиться в двадцать восемь лет, — произнес он виноватым тоном.
— Мы же с тобой ровесники! — воскликнула она с удивлением.
— Ты расходовала свои годы лучше, чем я, — загрустил он.
— Нет, ты бы так не говорил, если бы знал. Лучше бы я никогда не любила. Возможно, я и смогу вернуться туда, где была до всего этого. Хотела бы больше всего на свете. — Взгляд ее был где-то далеко.
Дэвид ругал себя, что не находил слов. Хорошо бы сказать что-нибудь правильное, чтобы эта печальная девушка улыбнулась. Если бы он знал какой-то анекдот или смешную историю, чтобы поднять настроение. Он ломал голову, но вспомнил только шутки про гольф, которые слышал от отца.
— Вы… ты играешь в гольф, Эльза? — вдруг спросил он.
Она удивилась.
— Немного. Ты думал об игре?
— Нет, нет, я не играю в гольф, просто вспомнил шутку про него, чтобы развеселить тебя немного.
Это ее тронуло.
— Давай рассказывай.
Дэвид напрягся и вспомнил одну про человека, чья жена умерла во время игры в гольф. Его друзья выразили ему соболезнования, а мужчина сказал, что это не самое худшее, гораздо ужаснее, что теперь ему придется таскать ее тело по полю от лунки к лунке до конца игры.
Эльза в ожидании смотрела на него.
— Боюсь, что это все, — смутился Дэвид. — Понимаешь, считается, что гольфисты такие заядлые игроки… до такой степени любят гольф, что готовы скорее таскать за собой труп, чем прервать игру… — Он замолчал от отвращения к себе. — Послушай, Эльза, мне очень жаль, так шутить глупо. Какой я дурак.
Она протянула руку и погладила его по щеке.
— Нет, это не так, милый, дорогой человечек. Я просто счастлива, что ты здесь. Давай покушаем вместе?
— О, могу пригласить тебя на омелета триа авга… они любят, когда это заказывают… знаешь, впечатляет, омлет из трех яиц. — Он воспрянул духом.
— Не хотела бы никуда выходить, если не возражаешь, Дэвид. Здесь мне спокойнее. Поедим на террасе и все увидим, оставшись невидимыми. Ты не возражаешь?
— Конечно нет, с удовольствием, — обрадовался Дэвид и поспешил к холодильнику Эльзы, чтобы достать сыр фета, помидоры и накрыть на стол.
— Здравствуйте. Пожалуйста, могу ли я поговорить с начальником полиции?
Йоргис устало поднялся.
Перед ним стояла Фиона, в маленьком платье из голубого ситца, с белой войлочной сумкой на плече. Волосы ниспадали на лицо, прикрывая синяк. Она казалась хрупкой и неспособной выдержать удары судьбы.
— Входите, кирия, садитесь. — Он предложил ей стул.
— Видите ли, мой друг находится здесь со вчерашней ночи, — начала она, словно у Йоргиса был не полицейский участок, а гостиница при тюрьме Агия-Анны.
Йоргис простер перед собой руки. Ей так хотелось увидеть этого парня, простив его за все, что он с ней сделал. Как подобным ублюдкам удается находить таких замечательных женщин? И как ему теперь сказать этой девушке, что он отбыл час тому назад на пароме, даже не оглянувшись? Он никак не мог найти подходящих слов.
— Шейн очень сожалеет, он не мог вам этого сказать, но это так, — продолжала она. — Да и я сама виновата, я неправильно ему сказала, вместо того, чтобы объяснить…
— Он уехал в Афины, — выпалил Йоргис.
— Нет, он не мог, без меня, не сказав мне. Нет, нет, это невозможно. — Ее лицо исказилось.
— На одиннадцатичасовом пароме.
— Разве он не оставил мне записку? Скажите, куда он направился? Где я могу увидеться с ним? Он не мог уехать вот так.
— Когда устроится, сообщит вам. Уверен, он поступит именно так.
— Но куда? Куда ему писать?
— Думаю, может написать сюда, — задумчиво произнес Йоргис.
— Нет, знаете, он не сделает этого!
— Или туда, где вы остановились.
— Нет, он не сможет вспомнить дом Элени и ее адрес. Нет, я должна отправиться за ним следующим же рейсом. Я найду его, — твердила она.
— Нет, милая барышня, нет. Афины огромный город. Оставайтесь здесь. У вас тут хорошие друзья. Обождите, пока не окрепнете.
Она заплакала:
— Но я должна быть с ним….
— Сегодня больше рейсов не будет, из-за похорон. Пожалуйста, пожалуйста, успокойтесь. Хорошо, что он уехал.
— Нет, нет, что тут хорошего?
— Потому что иначе он был бы в тюрьме, под замком. Сейчас хотя бы на свободе.
— Он оставил мне записку?
— Все случилось так быстро, — ответил Йоргис.
— Вообще ничего?
— Он действительно спрашивал о вас, интересовался, где вы.
— О, зачем я уехала? Никогда не прошу себя до конца жизни…
Йоргис неловко похлопал ее по спине, пока она рыдала. За ее спиной вдали, у подножия холма, он видел, как Вонни вела группу детей, и у него возникла идея.
— Андреас сказал мне, что вы медсестра? — спросил он.
— Была. Да.
— Нет, вы всегда медсестра… Не могли бы вы помочь? Видите там Вонни, она занимается с детишками во время похорон. Убежден, ей нужна ваша помощь.
