— Мне есть дело до того, что я думаю о себе, О да, и, кстати… я смогла избавиться от Ставроса, хотя и думаю о нем иногда. Знаю, что теперь голова его седая. Но хотелось бы увидеть его на улице и посмотреть, сможет ли он говорить, как разговаривают нормальные люди. Но этого не случится.
— Хорошо, вернемся к моей ситуации, — деловито перебила ее Эльза. — Зачем мне возвращаться к Дитеру? Скажите мне просто и спокойно, без эмоций. Пожалуйста.
— Это не имеет значения, Эльза, — вздохнула Вонни. — Ты не собираешься прислушиваться к моим советам. Ты сделаешь так, как хочешь. Забудь, что я говорила.
И до города они шли молча.
— Ширли.
— Да, Томас?
— Энди рядом?
— Ты же не хочешь говорить с Энди?
— Нет, просто надеялся поговорить с сыном без атлета Энди, прыгающего вокруг с мячом и заманивающего ребенка на очередную тренировку.
— На скандал напрашиваешься, Томас?
— Нет, конечно нет, просто заявляю прямо, что хочу поговорить с ребенком. О'кей?
— Ну ладно, обожди. Позову его.
— И, пожалуйста, чтобы верзила Энди не маячил рядом.
— Ты, как обычно, трусишь. Энди всегда старается не мешать, когда ты звонишь, и лишь потом спрашивает Билла, как он поговорил с папой. Проблемы создаешь только ты.
— Ширли, пожалуйста, позови его. Это же международный звонок, — взмолился Томас.
— Чья же вина?
Он почти услышал, как она пожала плечами.
— Привет, папа.
— Билл, расскажи, что ты делал сегодня, — спросил он и едва слушал, пока мальчик рассказывал про семейные соревнования в университете. Они с Энди выиграли забег на трех ногах.
— Называется забег папа — сын? — с горечью уточнил Томас.
— Нет, папа, они теперь так не называют. Знаешь, сколько семей переделались?
— Переделались? — задохнулся Томас.
— Это наша учительница так говорит, когда многие разводятся и все такое.
Слово не было слишком плохим, но оно напомнило обо всей этой истории.
— Конечно, так как же они это называют теперь?
— Забег старших и младших.
— Отлично.
— Ты чем-то расстроен, папа?
— Ты теперь один, только мы с тобой?
— Да. Энди всегда уходит во двор, когда ты звонишь, а мама на кухне. Зачем тебе знать.
— Хотел сказать, что люблю тебя.
— Папа!
— Все нормально, просто сказал. Больше не буду. Сегодня купил тебе прекрасную книгу. Здесь, в этом местечке, есть книжный магазин. Истории и мифы Древней Греции, но написаны для современного читателя. Сам читал все утро. Ты знаешь какие-нибудь греческие мифы?
— Это про тех ребят, которые плавали за золотым руном, греческая история?
— Конечно, расскажи мне про них. — Томас остался доволен.
— Это про брата и сестру, которые катались на спине барана…
— Ты в школе об этом узнал?
— Да, папа, у нас новая учительница истории, и она все время заставляет нас много читать.
— Это отлично, Билл.
— Будет здорово, когда у меня в следующем году появится братик или сестренка.
Сердце его стало тяжелым, словно кусок свинца. Ширли была беременна снова, и, конечно же, у нее не хватило такта или смелости сказать ему. У них с Энди теперь будет семья, а она смолчала. Никогда прежде Томасу не было так одиноко. Но для Билла все двери его души должны быть открыты.
— Отличная новость, конечно. — Он процедил это сквозь зубы.
— Энди уже покрасил детскую для малыша. Я рассказал ему, как ты сделал такую же для меня, и даже книжные полки поставил еще до моего рождения.
У Томаса навернулись слезы, и он почувствовал, что настроение было испорчено.
— Ну что же, полагаю, Энди позаботится о новых полках для всяких тренажеров и спортивного инвентаря для бедного малыша. К черту книги.
Он услышал, как у Билла перехватило дыхание.
— Это несправедливо, папа.
— Жизнь несправедливая штука, Билл, — выпалил Томас и бросил трубку.
— Расскажите мне все, — предложила Вонни, увидев лицо Томаса спустя пару часов.
Томас застыл в кресле. Просидел так весь день.
— Ну же, Томас, снова все испортили со своим малышом, не так ли?
— Я удалился, чтобы дать ему время и место, сделал все, что мог. А что бы сделали вы?
— Вернулась бы к нему, заявила бы права на свою территорию, была бы с ним рядом.
— Ширли беременна, — равнодушно бросил Томас.
— Теперь, когда мать беременна, вы будете нужны ему еще больше. Но нет, вам надо быть благородным, недосягаемым и разбить сердце сына, давая место и время, которые ему не нужны.
— Вонни, вы единственная из всех знаете, как трудно вести себя правильно с ребенком. У вас жизнь ушла на сожаления по этому поводу. Вы должны понять.
— Знаете, я ненавижу выражение «единственная из всех должна знать то или это». Почему я, из всех людей, должна что-либо знать?
— Потому что у вас отобрали ребенка, вам знакома эта боль, другие только догадываются.
— На таких, как вы, у меня не хватает терпения, Томас. Совсем не хватает. Я знаю, что из другого поколения, сын мой почти вашего возраста, но я никогда так не жалела себя, как вы. Тем более что решение проблемы в ваших собственных руках. Вы любите этого мальчика, и вы единственный, кто создает пропасть между вами.
— Вы не понимаете. Я в творческом отпуске.
— Они не ФБР, чтобы следить за вами, если вы вернетесь домой к собственному сыну.
— Неужели все так просто, — вздохнул он.
Вонни направилась к двери, словно хотела уйти.
— Ваша спальня там, Вонни. — Он кивнул в сторону свободной комнаты.
— Хочу спать с курами, — отрезала Вонни. — Они очень успокаивают, просто кудахчут и копошатся и не усложняют жизнь понапрасну.
Она ушла.
Фиона разговаривала о работе с господином Лефтидисом, управляющим гостиницей в Анна-Бич.
— Я могла бы присматривать за детьми ваших постояльцев, я квалифицированная медсестра, понимаете, со мной дети будут под надежным присмотром.
— Вы не говорите по-гречески, — возражал управляющий.
— Нет, но большинство посетителей говорят по-английски, даже шведы и немцы.
Она заметила, как Вонни шла через фойе, осматривая полки сувенирных ларьков гостиницы.
— Вонни скажет за меня, — обрадовалась Фиона. — Она подтвердит, что на меня можно положиться. Вонни! — позвала она. — Скажите господину Лефтидису, что из меня выйдет хороший работник.
