Они нигде не могли найти Вонни. Дома ее не было.
— Она придет на пристань попрощаться, — сказал Дэвид.
— Эти дни она очень грустная, словно в ней погасла искра, — заметила Фиона.
— Возможно, она завидует, что ты возвращаешься в Ирландию… Этого она никогда не могла сделать, — размышлял Дэвид.
— Да, но она сама сказала, что у нее все было нормально, и любовь, довольно долго, и сын у нее есть, чем не многие могут похвастать.
— Но где он теперь? — задумался Дэвид.
— Она твердит, что не в курсе, но клянусь, что она прекрасно знает, — заверила Фиона.
— Как было бы замечательно, если бы он вернулся! Если бы они с Адонисом встретились где-нибудь в Чикаго и решили вернуться вместе, чтобы опять покачаться на старом дереве у таверны, — размечтался Дэвид.
— Ах, Дэвид, а еще говорят, что в сказки верят только сентиментальные ирландцы.
Фиона залилась смехом и похлопала его по руке, чтобы показать, что смеется не над ним, а с ним вместе.
— Вы темная лошадка, Эльза, все эти планы, и ни слова не сказали мне, — неодобрительно покачал головой Томас, когда они шли вверх по дороге к маленькому городку.
— Я вам все сказала.
— Но когда все были там.
— Вопрос встал, когда все были вместе. — Эльза ни в чем раскаиваться не собиралась.
— Но я думал, что мы как бы обсудили все совершенно интимно… — Он колебался.
— Мы действительно обсудили и насладились этим.
— К чему вы клоните теперь? Я надеялся на сиесту с глазу на глаз.
Эльза рассмеялась:
— Куда я иду? Я иду искать Вонни.
В курятнике Вонни не было, не оказалось ее и в сувенирной лавке и даже в полицейском участке.
Эльза решила пойти по старой дороге к старику, который не верил в современную медицину, надеясь найти Вонни там.
Солнце стояло в зените, и на Эльзе была полотняная белая шляпа. На пыльную дорогу из приземистых домиков высыпали дети и приветствовали ее, то раскрывая веером свои ладошки, то складывая пальцы снова вместе.
— Яссас! — кричали они ей, когда она проходила мимо.
Эльза пожалела, что не купила конфет, карамелес, как они их называли. Но она не ожидала такого приема.
Она отыскала дом старика и вспомнила несколько предложений на греческом, чтобы объяснить ему, что ищет Вонни. Но та была здесь, рядом с кроватью старика, держа его за руку.
Она нисколько не удивилась Эльзе.
— Он умирает, — просто сказала она.
— Сходить ли мне за врачом? — поинтересовалась Эльза по-деловому.
— Нет, он не позволит врачу переступить порог дома, но я скажу, что ты знахарка, лечишь травами, и он примет от тебя все, что мы ему дадим.
— Вонни, вы не можете этого сделать, — испугалась Эльза.
— А по-твоему, пускай умирает в муках?
— Нет, мы не можем играть с чужой жизнью…
— Ему осталось жизни часов шесть или семь. Если хочешь помочь, сходи за доктором Леросом, помнишь, где он живет? Скажи ему, что происходит, и попроси морфия.
— Но разве не требуется…
— Нет. Тебе ничего не надо, зайди только ко мне в магазин и возьми ступку. Иди быстро.
По пути вниз по пыльной дороге ей навстречу выехал старый фургон. Эльза остановила его и сказала, что ей надо к врачу за лекарством. Двое мужчин посмотрели на нее с восхищением и охотно отвезли к врачу. Как предсказала Вонни, с лекарством проблем не было, мужчины в фургоне обождали ее, пока она искала ступку в магазине, и отвезли обратно.
— Очень быстро обернулась, — одобрительно кивнула Вонни.
Эльза взяла старика за руку и, не переставая, повторяла: «Дхен ине соваро, дхен ине соваро» («Ничего серьезного, ничего серьезного»).
Вонни растолкла в ступке таблетки морфина, смешала их с медом и ложечкой накормила этим старика.
— Лучше было бы сделать инъекцию, подействует быстрее, но он и слышать об этом не хочет, — мрачно проговорила Вонни.
— Как скоро он почувствует облегчение?
— В течение нескольких минут. Это средство действительно чудодейственное.
Старик что-то промямлил.
— Что он сказал?
— Он сказал, что знахарка очень красивая, — криво усмехнулась Вонни.
— Жаль, что он так сказал, — грустно произнесла Эльза.
— Да ладно, наши с тобой физиономии последнее, что он видит в жизни. Разве не замечательно, что у него перед глазами твое лицо?
— Вонни, пожалуйста, — сказала она со слезами на глазах.
— Если хочешь помочь, продолжай улыбаться ему, Эльза, скоро боль у него пройдет.
И в самом деле, его лицо начало расслабляться, рука стала сжимать ее ладонь не так сильно.
— Думай, будто это твой отец, побольше любви и тепла во взгляде, — посоветовала Вонни.
Эльза подумала, что не время напоминать Вонни, что она едва помнила своего отца, бросившего ее. Вместо этого она смотрела на несчастного грека и думала о нем и его странной жизни, которая заканчивалась в обществе ирландки и немки, суетившихся возле его постели и давших ему огромную дозу морфия…
— Йоргис, это Димитрий из Афин, помните, мы разговаривали несколько раз…
— Конечно, помню тебя! Как ты, мальчик? Рад тебя слышать! К свадьбе уже все готово?
— Да, до чего же много суетятся женщины по поводу этого дня! Я считаю, что главное, какая жизнь будет потом, не так ли?
— Для нас — да, но для них этот день самый важный.
— Знаете этого ирландца, драчуна?
— Шейна? Да, знаю. Но главное, что девушка его бросила. Ушла от него прямо у тебя на глазах, не так ли?
— Так точно, откуда вы знаете?
— Вонни рассказала, та женщина, что была с ней. Она сказала, что ты был просто герой.
— О, так вы знаете эту женщину? Что вы, я ничего такого героического не сделал. Но хочу сказать, что он написал письмо вашему брату, послал на адрес таверны. Оно было на английском, а я по-английски не читаю. Интересно, что в письме.
— Он, наверное, думает, что Андреас добряк, но это не поможет. Малышка Фиона возвращается в Ирландию, Андреас и я идем к парому сегодня вечером проводить ее. Поэтому, что бы он ни написал, будет слишком поздно.
— Хорошо, — сказал Димитрий. — Раз уж я с вами говорю, скажите, Адонис приезжал в Агия-Анну? Помните, я знал его здесь, в Афинах, и сегодня думал о нем.
— Нет, никогда.
— Наверное, большие деньги зарабатывает в своем Чикаго?
— Не знаю, и вообще ни разу не слышал, чтобы кто-то в Америке так преуспел. Забавно, но дня два тому назад я вдруг подумал, что он может вернуться, но тревога была ложной.
