— Что? Зачем меня звать сотни раз? Я ухожу! — С этими словами Шорола снова закрыла глаза. Бидхубхушон, зарыдав, вышел из комнаты. Позвал Шему.
— Шема, — сказал он, — Шорола, кажется, серьезно больна. Посиди с ней, а я попробую найти доктора.
Шема, запыхавшись, вбежала в комнату. Шорола по-прежнему спала.
— Дорогая! — позвала Шема, но Шорола не откликалась. Дыхание ее было ровным, лицо такое же, как всегда. Но вся она похолодела. Шема стала на колени и принялась растирать ей руки и ноги.
— Сегодня утром Гопал увидел, что, наконец, матери стало легче, и ушел играть с Бхубоном. Когда Бидхубхушон пошел за доктором, он по пути забежал в дом Бхубона, сообщил его матери о состоянии Шоролы и попросил ее оставить Гопала на эту ночь у себя.
Через полтора часа Бидхубхушон вернулся вместе с доктором. Доктор сразу же заставил больную выпить немного вина. Затем попросил Шему и Бидхубхушона рассказать о болезни Шоролы. Потом он пощупал пульс и выслушал больную.
Бидхубхушон с тревогой спросил:
— Ну, что с ней, доктор?
— Опасная болезнь! В Бенгалии ее называют джошма
[55]. Эта болезнь неизлечима. Правда, в книгах пишется, что бывают случаи, когда чахоточные выздоравливают, но я лечу уже тридцать лет, и ни разу не видел, чтобы хоть один такой больной выздоровел. Вероятно, она заболела лет пять назад. Если бы лечили ее с самого начала, она могла бы еще протянуть года два-три, но это одно лишь мое предположение. Болезнь эта такова, что неизвестно, когда наступит смерть. Может быть, она проживет еще несколько месяцев, несмотря на свое плохое состояние. Но вряд ли это возможно. Мое мнение, что она скончается сегодня же ночью. Утром ей стало лучше, но лишь благодаря вашему приходу. Это вызвало резкий подъем сил. Иногда так бывает: получив хорошие известия, больной снова чувствует прилив сил и может прожить на несколько дней больше. Не вернись вы теперь домой, она, возможно, пожила бы еще. За всяким возбуждением следует реакция и резко ухудшает состояние больного. То же случилось и с вашей женой. Она могла бы еще некоторое время жить, но теперь не протянет больше одного дня.
Бидхубхушон помертвел. «Это я ускорил смерть Шоролы», — мелькнула у него мысль, и он разрыдался.
— Если вы будете плакать как малый ребенок, то вам лучше выйти из комнаты, — сказал доктор. — Даже сейчас трудно сказать, что будет. Может быть, она останется жива. Но если вы будете поднимать шум, об этом нечего и думать, — добавил он.
— Господин, я не буду больше плакать. Но вы подумайте сами, как я могу не заплакать, зная, что если бы не мое возвращение, она бы прожила еще некоторое время!
Доктор ласково взял за руки Бидхубхушона:
— Я же сказал, что это только мое предположение. И если даже оно верно, то ведь что случилось, того уж не исправишь. А когда ничего нельзя поправить, лучше не мучить себя.
Бидхубхушон молчал. Доктор задумчиво смотрел на Шоролу. Наконец губы ее дрогнули.
— Пить, пить! — еле слышно прошептала она.
Шема принесла воды. Доктор взял из рук Шемы стакан с водой, подлил вина и напоил Шоролу.
— Невкусно! — поморщилась Шорола. Постепенно она приходила в себя. Бидхубхушон не мог дольше сдерживаться. С рыданием он воскликнул:
— Шорола, ни одного дня не была ты со мной счастлива!
Теперь сознание окончательно вернулось к Шороле: так обычно бывает перед смертью.
— Почему ты плачешь? — спросила Шорола, устремив полный любви взгляд на Бидхубхушона.
Доктор украдкой смахнул слезу.
— Шорола, ты уходишь, и ты же спрашиваешь, почему я плачу? — едва мог произнести Бидхубхушон.
— Я ухожу, правда, но кто сказал, что я была несчастлива? Воспитывать сына и служить мужу — вот наше счастье, и оно у меня было. Если я немножко страдала, то только до тех пор, пока ты не вернулся домой. Много ли найдется таких счастливых, как я?
— Не говори так, Шорола, мое сердце разрывается от горя!
Взяв Бидхубхушона за руку, Шорола сказала:
— Перед смертью у меня есть одна просьба к тебе! — Она взглянула на Шему. Из глаз Шоролы медленно текли слезы, и она не могла вымолвить ни слова. Шема горько плакала. Доктор склонил голову и не пытался утешать их. Рука Бидхубхушона лежала в руке Шоролы. После некоторого молчания она произнесла: — Вот моя просьба: никогда не обращайся с Шемой, как с прислугой. Пусть она для тебя всегда будет как родная. — Шорола снова замолчала.
— Шорола! Шема не просто родная мне, она для меня — как мать. И если мы живы сейчас, то только благодаря ей, — ответил Бидхубхушон.
Шема вышла из комнаты. Доктор подал Шороле лекарство в маленькой чашечке.
— Выпейте-ка немного! — сказал он.
— Зачем? — возразила Шорола. — К чему мне теперь лекарства?
— Выпей, Шорола! Тебе легче будет! — проговорил Бидхубхушон.
— Я понимаю, что со мной. Я бы давно уже умерла. Но мне хотелось увидеть тебя, и я медлила уходить из жизни. Можно позвать ко мне Гопала?
Бидхубхушон посмотрел на доктора.
— Теперь все равно. Сделайте, как она хочет, — ответил тот.
Шема побежала и вскоре вернулась, держа Гопала на руках; она хотела опустить его на землю, но Шорола остановила ее:
— Нет, стой так!
Потом, взяв за руки Гопала и Шему, проговорила:
— Гопал, ты помнишь, что обещал мне однажды? Шема — твоя мать, настоящая мать. Смотри же, помни свое обещание! — Затем она посмотрела на Шему. — Ты так для меня много сделала, Шема! Мои родители не сделали для меня столько. За твою доброту я не смогу расплатиться с тобой никогда: ни в этом рождении, ни в будущем
[56]. Чем я могу вознаградить тебя? Все мое богатство — Гопал, я отдаю его тебе и ухожу.
Все зарыдали. Присутствующие подхватили Шоролу на руки и вынесли на воздух. Через минуту Шорола закрыла глаза навсегда.
ОБО ВСЕМ ПОНЕМНОГУ
Благосостояние Шошибхушона все росло. Теперь в доме заминдара он стал полновластным хозяином. Доверие к нему было безграничным, и с ним все считались, как с самим заминдаром. А заминдар был доволен, всегда имея деньги на вино и щегольскую одежду.
Однако нет полного счастья на земле! Правда, Шошибхушон занимал высокий пост, но пост этот был не без шипов. Все подчиненные Шошибхушона, которые раньше всячески способствовали его повышению, теперь старались навредить ему на каждом шагу. При старом деване они о взятках думать не могли, и лениться он им не давал. «Шошибхушон — человек свой, — рассуждали служащие, — если он будет деваном, мы сможем работать так, как заблагорассудится». Но вот Шошибхушон стал деваном, а их положение совсем не изменилось; как они боялись прежнего девана, так теперь боялись Шошибхушона; поэтому они стали изыскивать средства, чтобы добиться его увольнения.
