— И тхакур
[15] то же самое сказал?
— Разве Шива когда-нибудь спорит с Шакти
[16]? — лицемерно вздохнув, ответила Тхакрундиди.
Даже в таком горе Шорола не могла удержаться от улыбки, услышав обращение к столь древним примерам. Но тут же, постаравшись скрыть улыбку, спросила с тревогой:
— Тхакрундиди, что же теперь делать?
— Что я могу ответить? Тебе самой виднее. Шошибхушон мне сказал: «Тхакрундиди, если ты сегодня не приготовишь риса, мне придется голодать. Ведь она больная и не может ничего сделать дома. А завтра мы что-нибудь придумаем». Поэтому сегодня я буду готовить. Мне что, сестрица! Она позвала, и я пошла; ты позовешь, и тебе не откажу.
С этими словами Тхакрундиди направилась на кухню, а Шорола — в свою комнату.
Когда подошло время Шошибхушону уходить на службу, он обратился к Тхакрундиди:
— Сегодня пускай они готовят еду около хлева, а завтра получат другое помещение.
Еще накануне Бидхубхушон услыхал, что в дом Мукхуджи приезжает труппа бродячих актеров. Разве они без него обойдутся? Бидхубхушон поспешил в дом Мукхуджи, чтобы все приготовить к приему актеров. Ничего он не упустил: и как устроить сцену, и куда посадить зрителей, и когда их позвать. Он носился по дому, словно был полным хозяином здесь, — то с одним пошепчется в углу, то, смотришь, уже дает советы другому. По мере того как приближался вечер, возбуждение его возрастало.
Раньше обычного заглянул он домой, чтобы поесть, но, увидев, что еще ничего не приготовлено, сразу повернул обратно, бросив Шороле на ходу: «Сегодня пойду слушать джатру»
[17]. Шорола так и не успела рассказать ему про ссору.
Вернувшись в дом Мукхуджи, Бидхубхушон узнал, что главный музыкант в труппе неожиданно заболел холерой, и артисты собираются отложить представление. Однако приглашения уже разосланы. Никто не знал, что предпринять. Тогда Бидху предложил свои услуги:
— Не беспокойтесь! Если позволите, я сыграю. Артисты подумали и решили согласиться с его предложением; радости Бидху не было границ.
Представление началось в назначенное время. Однако артисты беспокоились теперь уже не только о сборе; больше всего боялись они, чтобы не пришлось им хлебнуть позора из-за игры нового музыканта. Но еще не кончилась песня, как они поняли, что волновались совершенно напрасно. Играл Бидху во много раз лучше их, и естественно, что их страх уступил место восхищению. А сбор превзошел самые смелые ожидания.
Когда джатра кончилась, артисты хотели было поделиться с Бидху выручкой, но он отказался.
Окрыленный успехом, возвращался Бидхубхушон домой и по дороге встретил Шему. Шема прослушала все песни до конца.
— Куда ты ходила, Шема? — спросил Бидху.
— Приходила за вами. Но когда увидела вас среди артистов, не посмела подойти.
— Ну, чего же бояться!
— Там ведь столько людей!
— Ну и что же, съедят они тебя, что ли? Разве ты спелое манго?
— Вот всегда вы шутите. Я же не говорила, что я манго, — обиделась Шема.
— Зато я всегда так говорю, а ты со мной не споришь.
— Пойдемте, не хочу я вас слушать. — Они уже подходили к дому. — Говорите тому, кому это нравится.
— Кто же это такой, Шема?
— Придете домой, и увидите, почему меня разбудили и послали за вами!
ГДЕ БРАТЬЯ, ТАМ И РАЗДЕЛ
Бидху не поверил, что Шема ходила специально за ним. Он подумал, что Шема пришла послушать джатру, а ему сказала так только потому, что встретила его дорогой. Не торопясь вошел Бидху в дом. Около дома никого он не встретил. Не было никого и в доме. Прошел на кухню. Там возилась Тхакрундиди.
— Какое прекрасное утро! Точно сама богиня Лакшми дом озарила! — с улыбкой произнес Бидху.
Так обычно вызывал он Тхакрундиди на разговор. И это всегда доставляло ей удовольствие.
Но сейчас она молчала. Бидху продолжал:
— Истомившаяся чатока
[18] жаждет амриты
[19] слов; так утоли же мою жажду, промолви словечко!
Тхакрундиди хранила суровое выражение лица и ничего не ответила и на этот раз. Бидху находился в самом радостном настроении после выступления в труппе артистов. Не замечая выражения лица Тхакрундиди, он продолжал шутить:
— Недостойно великих проявлять такое высокомерие к бедным. Если я провинился, так ведь теперь делу не поможешь. Вот я перед вами, ваше величество! Каюсь, виновен, вяжите мне руки и накажите меня.
Когда и на это Тхакрундиди не ответила, в душу Бидху закралось опасение. Он вспомнил слова Шемы, и ему пришло в голову, что, может быть, эти слова не были простой выдумкой. Бидху оставил тут же Тхакрундиди и прошел к себе. Шорола, услышав его голос, продолжала заливаться слезами. Бидху увидел ее, и у него перехватило дыхание. Минуту назад он был еще весел, сейчас улыбка исчезла с его губ и дрожь пробежала по телу.
— Где Гопал? Не заболел ли он? — спросил Бидху после недолгого молчания.
— Гопал ушел в школу, не беспокойся, он здоров, — ответила Шорола.
— А Бипин, Камини?
— Бипин тоже в школе, Камини где-то играет.
— А почему ты плачешь?
— Тхакур нас отделил.
— Что ты говоришь? Не может этого быть! Кто сказал, что дада
[20] нас отделил?
Бидху казалось, что ничего более невероятного не может произойти.
— Сначала прислали Тхакрундиди сказать об этом, а потом тхакур перед уходом объявил сам, — добавила Шорола.
— Что он сказал?
— Сегодня велел готовить на заднем дворе, а завтра даст какое-нибудь помещение.
— Почему он отделил нас?
— Откуда я знаю, но мне кажется, из-за того, что произошло вчера у лотка торговца.
И Шорола подробно рассказала обо всем. Бидху рассмеялся:
— Стоит ли беспокоиться по пустякам! Дада придет домой, и все уладится. Наверно, он всего не слышал. Знал бы, никогда не поступил бы так. Стоит ли волноваться из-за этого?
