Шошибхушон ответил:
— Ненадолго хватит его гордости, быстро она испарится.
И он улегся спать.
ВСЕ НА СВЕТЕ ПЕРЕМЕНЧИВО
Тот, кому довелось восемнадцатого числа месяца поуш
[23] проходить по дороге из Кришноногора в Калькутту, мог заметить усталого путника, присевшего отдохнуть под деревом вблизи небольшого пруда. Издали путник казался пожилым человеком, лет сорока, но стоило подойти к нему, и легко было убедиться, что он на десять-двенадцать лет моложе. Правда, на голове его уже заметна была седина, однако не старость явилась ее причиной. При первом же взгляде на задумчивое и изможденное лицо путника каждый догадывался, что преждевременно состарили его заботы. И одет он был неказисто. Стоптанные сандалии на покрытых пылью ногах, грязное дхоти
[24] да заплатанная куртка — вот и вся его одежда. Куртка когда-то была мягкой и красивой, но от времени и невзгод ворс уже стерся. Поверх куртки на плечи был наброшен втрое сложенный шарф из грубой ткани. На правом боку висела пустая трубка. Рядом с путником на земле валялась коробочка для табака и лежал дорожный бамбуковый посох.
Да, все на свете переменчиво! Раньше Бидхубхушону и во сне бы не привиделось, что когда-нибудь окажется он в таком положении. Читатели! Нужно ли говорить, что под деревом сидел не кто иной, как наш давнишний знакомый, Бидхубхушон! Но если бы вы видели, каким он был раньше, вы бы ни за что не признали его сейчас.
Нет у него теперь прежней одежды, нет в нем живости и жизнерадостности, нет и знакомой улыбки на лице — ничего не осталось от прежнего Бидху… Но не отворачивайтесь от него с презрением. Немногие, попав в столь бедственное положение, смогли бы сохранить то, что удалось сберечь Бидху, — чистоту души. Никакая грязь не пристала к его доброму сердцу…
Сидя под деревом, Бидху размышлял: «Куда же идти? С кем поделиться горем? Да если и расскажу кому, разве мне поверят?».
После раздела имущества Бидху несколько дней жил не нуждаясь. Но когда в лавке перестали давать в долг, пришлось ему занимать у друзей. Скоро иссяк и этот источник. Тогда начали продавать вещи: сегодня — посуду, завтра — драгоценности, послезавтра — одежду. Наконец, пришлось есть только один раз в день. А в семье четверо: он, Бидху, затем Гопал, Шорола, Шема. Шема после раздела ушла в их семью. Она согласилась остаться с ними, хотя и знала, что ждет ее здесь полуголодная жизнь.
Настал, в конце концов, такой день, когда Бидху уже не мог выйти из дома. Его дхоти сделалось слишком грязным, а единственная смена белья была в стирке. Бидху послал Шему к Рамдхону. Нужно же ему получить чистую одежду, чтобы мог он выйти из дому и достать какую-нибудь еду.
Когда прачешник Рамдхон вошел в дом, он прежде всего увидел Промоду и на минуту замешкался.
— Рамдхон, чье это белье? — спросила Промода.
— Младшего господина. Дхоти его стало слишком грязным, он не может выйти из дома. Вот я и выстирал ему поскорее дхоти и чадор
[25] и принес, — ответил Рамдхон.
— Не может выйти, у него уже нет белья! Если и дальше так будет продолжаться, любезный, чем же это кончится? — злорадно засмеялась Промода.
— Не знаю, мое дело маленькое.
— А сколько он платит тебе за стирку, Рамдхон?
— Договорились, что будет платить пять рупий в год.
— Договорились! А пока еще не платил?
— Какое там! Да уже год минул, как договорились. А нынче рис стал дешевым. Если бы я получил деньги, мог бы и рису купить побольше да и еще кое-чего. Пойду-ка опять спрошу, посмотрю, что скажут.
— А если не заплатят?
— Что ж поделаешь. Как я буду требовать?
— Хочешь, научу? Сделаешь, как скажу, обязательно заплатят.
— Научите, госпожа. Сделаю по-вашему.
— Прежде чем отдать белье, потребуй: «Если сегодня не заплатите, белья не отдам!». Заплатят — хорошо, не заплатят — скажешь ему: «Чего же ты разыгрываешь из себя господина, коли пайсы за стирку уплатить не можешь?!».
— А вдруг он рассердится?
— А тебе чего бояться? Если не получишь от них денег, зайди ко мне, и я тут же дам тебе две рупии в долг.
Сперва Рамдхон колебался, но убедительный тон Промоды рассеял все его сомнения. Он человек бедный, а тут возможность получить сразу две рупии!
Рамдхон прошел в другую половину дома и увидел Шоролу, сидящую у двери.
— Я принес белье, — обратился он к ней, — но не отдам, пока не заплатите за прежнюю стирку.
Шорола стала спокойно ему объяснять:
— Не могу заплатить тебе сейчас, Рамдхон. Сегодня муж пойдет в контору и там, конечно, что-нибудь получит. Приходи завтра, кое-что дам на расходы.
— Мне деньги сегодня нужны!
— Рамдхон, поверь, нет у меня сейчас. Мы с утра ничего не ели. Неужели ты думаешь, что я обманываю тебя?
На руках у Шоролы сверкали два медных браслета. Рамдхон, введенный в заблуждение их блеском, сказал:
— Жалуетесь, что есть нечего, а на руках — золотые браслеты.
Глаза Шоролы наполнились слезами, но, улыбнувшись, она сказала:
— Помолись, Рамдхон, чтоб они стали золотыми. Разве это золото? Золото уже продано, а браслеты эти медные.
Не в силах сдержать слезы, Шорола вытерла глаза концом сари.
Тяжело вздохнув, Рамдхон положил белье и тихо вышел из дома, так и не зайдя к Промоде.
Только Рамдхон ушел, как от соседей прибежала Шема.
— Эй, хозяйка! Чем ты занята?
— Ты уж совсем ничего не соображаешь, Шема! Что так кричишь? Гопала разбудишь!
— Пускай просыпается. Нечего днем спать.
— Как ты не можешь понять, что если он проснется, опять будет просить есть, а что я ему дам?
— А я кое-что принесла ему. — И Шема вынула из кармана несколько бананов и огурцов.
— Где же ты достала? — спросила Шорола.
— Не твоя забота.
Бывало, что в доме ничего не оставалось съестного. Тогда Шема шла к соседям, помогала им по хозяйству, и они платили ей как могли, а Шема на заработанные деньги что-нибудь покупала. Таким образом, даже когда в доме Бидхубхушона есть было нечего, Гопалу не приходилось голодать. А иногда Шема приносила еду не только для Гопала, но и для всех. Если же ей не удавалось ничего заработать, она брала понемножку из своих сбережений.
