– Что же произошло? – поинтересовалась Гардения.
– Герцог умер, – ответила герцогиня, – и я поняла, насколько я одинока, – не потому, что овдовела, а потому, что начала стареть. О, Гардения, нет ничего ужаснее, чем построить всю свою жизнь вокруг своей внешности, а затем обнаружить, что красота начинает увядать, и что бы ты ни делала, ничто не может остановить этот процесс.
– Но вы все еще очень красивы! – горячо воскликнула Гардения, желая утешить ее.
Герцогиня лишь покачала головой.
– Я никогда не была особенно умной, – сказала она, – но в то же время я не совсем глупа. Я видела, как моя фигура тяжелеет, как мое лицо становится старым и морщинистым; и я начала пить, чтобы забыться, а это только ухудшало дело.
– О, тетя Лили, мне так жаль! – вскричала Гардения.
– Теперь все эти женщины смогли осуществить свою месть, – продолжала герцогиня, как бы не слыша ее. – Они изгнали меня из общества. Когда я была на гребне славы, я не желала иметь с ними дела, а теперь, когда я перестала привлекать внимание мужчин, они не захотели принять меня в свой круг. И тогда я стала устраивать вечеринки. Сначала я делала это потому, что мне нравилось играть в азартные игры; мне доставляло удовольствие приглашать своих старых друзей поиграть два-три раза в неделю. Они тоже были азартны, и со временем к ним стала присоединяться молодежь. Все было очень тихо и прилично, пока я не повстречалась с бароном.
Голос герцогини внезапно стал более глубоким, и Гардении показалось, что в глазах ее неожиданно вспыхнул огонь, а пьяное усталое лицо преобразилось.
– В один прекрасный вечер я встретила его у «Максима», – сказала герцогиня, – и в тот момент, когда я увидела его и он впервые заговорил со мной, я поняла, что это тот самый мужчина, которого я искала всю свою жизнь.
– Вы полюбили его! – недоверчиво воскликнула Гардения.
– Я полюбила его, – повторила герцогиня, и голос ее неожиданно смягчился. – Генрих был тем мужчиной, о котором я всегда мечтала. Он не боготворил меня, он не имел желания сидеть и любоваться мной. Он был настоящим мужчиной, властным, волевым, способным добиться всего, что он хочет; с ним я чувствовала, что ничто не имеет значения, кроме того, что он мужчина, а я – женщина.
– Но, тетя Лили… – начала было Гардения, но поняла, что герцогиня не слушает ее, а продолжает говорить с восторженными интонациями в голосе.
– Я была счастлива. Я не могу сказать тебе, как я была счастлива. Лишь тогда я поняла, что прежде не знала, что такое любовь. Я всегда презирала мужчин, которые восхищались мною и поднимали такой шум вокруг моей красоты. В глубине души я считала их всех ничтожествами, и лишь теперь я встретила настоящего мужчину – грубого и временами жестокого, но истинного мужчину.
Герцогиня закрыла глаза, как бы вновь переживая те счастливые мгновения.
– Он был вашим любовником, – прошептала Гардения, – но он же женат.
– Да, он женат, – резко сказала герцогиня, – но разве это имело значение? Я была нужна ему, а он был нужен мне. Когда-нибудь, Гардения, ты узнаешь, что значит не только быть любимой, но и дарить свою любовь, а для женщин это самое главное.
– Но если вы были так счастливы, – спросила Гардения, – то к чему были все эти вечеринки? Весь этот шум и толпы людей, постоянно толкавшихся в доме?
Герцогиня улыбнулась почти с материнской нежностью.
– Генрих любил эти вечеринки. Он полагал, что Париж – город веселья, что должно быть много шума, азартных игр, море шампанского и множество красивых женщин. Он мечтал об этом, и я дала ему то, что он хотел. Это было так просто. Всегда найдутся люди, желающие поучаствовать в вечеринке, независимо от того, кто ее устраивает, всегда найдутся мужчины, обожающие азартные игры, и молодежь, любящая пошуметь.
– Так вот почему вы устраивали эти вечера! – задумчиво проговорила Гардения. – Я не понимала, мне казалось, что это как-то не в вашем стиле.
– Я люблю играть, я всегда это любила, – ответила герцогиня. – Игра возбуждает меня. Если я начинаю играть, меня невозможно оторвать от карточного стола. И Генрих точно такой же!
– Возможно, ему это было удобно, – с горечью в голосе сказала Гардения, – это позволяло приглашать в ваш дом людей типа Пьера Гозлена.
Она тут же пожалела, что сказала это. Выражение лица герцогини изменилось, она внезапно осунулась.
– До Пьера Гозлена были и другие, – призналась она. – Я знала, что барон использует меня, но мне было все равно. Понимаешь, Гардения, мне было все равно. Я рада была дать ему то, что он хотел. Я не француженка, я англичанка, и это оправдывало меня в собственных глазах.
– Если немцы нападут на Францию, они нападут и на нас, – сказала Гардения. – У нас же есть соответствующие соглашения.
– Немцы ни на кого не собираются нападать, – убежденно ответила герцогиня. – Барон так сказал мне. Они хотят лишь мира. Кайзер заботится лишь о неприкосновенности своих границ, и ему нужен большой флот, способный сравниться с нашим. Почему Британия, которая является всего лишь небольшим островом, имеет больше кораблей, чем Германия, которая дважды превосходит ее по территории?
Гардения вздохнула. Ей было слишком очевидно, что ее тетушка лишь бездумно повторяет то, что внушил ей барон.
– Может ли Пьер Гозлен что-нибудь инкриминировать вам, тетя Лили? – спросила она. – Вот что главное. Мистер Каннингэм считает, что может. Но в конце концов, вы же всегда можете сказать, что не имели ни малейшего представления о том, чем занимался барон. Они же не сумеют доказать, что вы продавали секретную информацию немцам, как, очевидно, делал Пьер Гозлен.
– Нет, этого они не сумеют доказать, – согласилась герцогиня. – Я не брала денег за то, что делала, по крайней мере, в явном виде.
– Что вы имеете в виду? – спросила Гардения. – Вы брали что-то другое?
Герцогиня заколебалась.
– Шиншилловое манто! – воскликнула Гардения. – Вам его подарил барон?
– Нет, конечно, не барон, – поспешно ответила герцогиня. – У него нет таких денег.
– Значит, немецкое правительство, – сказала Гардения. – О, тетя Лили, как могли вы принять такой подарок?
– Генрих хотел, чтобы я его приняла, – ответила ее тетушка просто. – Он сказал, что будет выглядеть странным, если я откажусь, что это косвенно может даже бросить тень на него.
– Но, тетя Лили, вы же не могли не видеть, что они сделали вас частью своего замысла, частью своей шпионской сети! Вы должны были понимать, что, если это когда-нибудь раскроется, вас признают виновной в шпионаже и, как бы вы это ни отрицали, вам никто не поверит!
– Я не думала, что это когда-нибудь раскроется, – ответила герцогиня, – к тому же Генрих говорил, что все, чем мы занимаемся, совершенно невинно. Он рассказывал мне, что из-за того, что французы так недоброжелательно настроены по отношению к Германии, они даже отказываются обмениваться обычной дипломатической информацией, которая известна всем, кроме бедных немцев.
