— О чем это вы?
Я взглянула на Линетт. Она вернулась к чистке серебра, внимательно слушая. Вид у нее был испуганный.
— Есть хорошая новость и еще одна, очень плохая. — Голос у него был усталый.
— Выкладывайте.
— Хорошая новость — нам не назначили Уиллиса, — сказал Омар, и мое сердце закувыркалось от радости. Не то что хорошая, потрясающая новость! С этим фанатиком у меня не было бы никаких шансов.
— А плохая?
— Плохая — что у вашего мужа было одностороннее слушание дела с судьей Брэндом.
— Омар, говорите по-человечески! Что это все означает? — Мне показалось, грядет что-то катастрофическое.
— Это означает, что ваш муж получил личную консультацию одного из судей. Того, кто будет принимать решение по делу. «Одностроннее» — значит, что они встречались без вас.
— А это вообще законно? — спросила я. — Как такое может быть?
— Да. Боюсь, вполне законно.
— Ну хорошо. Но я так и не поняла, почему это такая плохая новость. Или этот второй судья тоже фанатик отцовских прав?
— Нет, хуже. Это желчный, безжалостный человек, от которого в прошлом году ушла жена. К другой женщине.
— Омар, может, я бестолковая, но никакой проблемы для себя я в этом не вижу.
— Роджер утверждает, что вы развелись с ним по той же причине. И говорит, что имеет доказательства. — Омар помолчал. — Вэлери, видимо, вы мне чего-то не рассказали.
Я расхохоталась. Я? Лесбиянка? С тем же успехом он может утверждать, что я олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике: тело у меня равно не предназначено ни для того, ни для другого.
— По-моему, эта тактика не принесет Роджеру большой выгоды, — сказала я Омару. — Не тот случай.
— У него есть фотографии, — тихо сказал Омар.
— Фотографии чего?
— Не знаю. По крайней мере, Слоан сказал, что у него есть фотографические доказательства. Видимо, этого было достаточно, чтобы убедить Брэнда назначить заседание по пересмотру действующего соглашения об опеке. Роджер добивается опеки полной и единоличной. И боюсь, что свидетельство вашей подруги в данном случае более чем некстати.
— Почему мы не можем привести свидетелей со своей стороны? Эсту, например, тетю Мэри?
— Мы весь зал заседаний можем заполнить сексуальными жертвами Роджера Тисдейла, но это не будет свидетельством против его отцовских качеств. Линетт, кстати, тоже не сказала о нем ничего плохого.
— Почему?
— А вы ее сами спросите. Брэнд назначил заседание на следующую среду, одиннадцать часов. Поговорим позже. Пока же советую вам включить мыслительный движок и подумать, нельзя ли представить суду вопиющие доказательства его отцовской несостоятельности.
— Что сказал твой юрист? — Линетт сосредоточенно скребла сахарницу. Сияние этой посудины уже глаза слепило. Смесь запахов чили и моющей пасты была тошнотворна.
— Сказал, что Роджер хочет получить полную опеку. И твои показания скорее всего помогут ему этого добиться. Так что спасибо, Линетт. Большое спасибо. — Кровь часто била в уши, я закрыла глаза и потерла виски. — Ты больше ничего не хочешь мне рассказать?
— О чем?
— О своем разговоре с адвокатом Роджера.
Линетт принялась за серебряный поднос.
— Слушай, ты можешь оставить пока это чертово серебро и ответить мне? — Я выдернула поднос и опрокинула бутылочку с чистящей жидкостью. Едкое содержимое пролилось на столик и на пол.
— Ничего, ничего, — приговаривала Линетт, вытирая полотенцем лужи, хотя я и не думала извиняться.
— Линетт, что ты еще сказала? Пожалуйста.
— Ну, рассказала о лодочках из мыла, это ты уже знаешь… и что у Роджера была репутация бабника и гуляки…
— Что еще?
— Подожди… — Линетт почесала висок. — Кажется, больше ничего существенного.
— Слоан спрашивал, что ты думаешь о Роджере как об отце? Был ли он хорошим отцом?
Она сделала вид, что пытается извлечь ответ из глубин памяти, хотя обе мы понимали, что все лежит на поверхности.
— Ну-у, да. Спрашивал.
— И?..
— И я сказала, что, несмотря на все недостатки своего характера, Роджер был замечательным родителем. Лучшим, чем большинство мужчин и лучшим, чем многие женщины. По правде сказать…
— Лучше, чем я?
Линетт съежилась, как собака перед шлепком.
— Да. Лучше, чем ты. — Аккуратно сложила фланелевую тряпочку, положила ее на стол. — То есть он был лучше, когда сидел дома с Питом, а ты работала. Вэлери, он был хорошим папой. Надо отдать ему должное.
На меня накатила бешеная, отчаянная злоба на эту женщину. У нее целый шкаф заставлен всякой всячиной для детских поделок, она сама делает пластику для лепки, учит Геракла с Питом варить глицериновое мыло с пластмассовыми жуками и букашками внутри, раскрашивать окна мелками и вощеной бумагой, строить пряничные домики. А неумёхи вроде меня готовят из полуфабрикатов, позволяя детям носиться по дому с кухонными ножами. Благообразная стерва, скребущая плинтуса! Я чуть ее не придушила.
Схватила горшок с чили, грохнула об пол. И тут же пожалела об этом. Мы обе уставились в густо-красную массу с бобами и кусочками мяса, разлитую, словно кровь, по сияющему кафельному полу. Я взяла рулон бумажных полотенец, присела.
— Прости, Линетт, — слезы полились градом, — прости, пожалуйста.
— Боже мой, не надо. Какие тут извинения. — Она тоже разревелась. — Ты полное право имеешь на меня злиться.
Мы ползали по полу, вытирая коронный мамин чили. Сердце надрывалось — проклятая неудачница! Вышла замуж за какого-то ублюдка. Встречалась с маньяком. Папа умер. Сестры злые. Ни одного настоящего друга, поговорить не с кем. Мой теперешний ухажер очень мил, но в наших отношениях чего-то не хватает. Я не могу подобрать названия, но глубоко чувствую эту брешь. Я совсем одна.
— Честно признаться, я должна тебе сказать еще одну вещь… Роджеров юрист спрашивал, нет ли у тебя связей с женщинами.
— Так. И что ты сказала?
— Ну, признаюсь, меня очень смутил этот вопрос. Вдруг он спросил бы потом, не было ли у меня связей с женщинами, и мне пришлось бы рассказать о Мелани с Вэйдом и все такое.
— Ну и что ты сказала?
— Да вообще-то ничего. — Линетт усердно терла пол. — Только что ты дружишь с этой Дианой, и я знаю, что она лесбиянка. Но я сомневаюсь, что у нее с тобой была связь. Интимная то есть.
— Ты сомневалась? Ты не могла прямо сказать? Разве ты не знаешь, что мне нравятся мужчины?
Линетт огорчилась.
— Вэлери, я знаю, что тебе нравятся мужчины. Но кто может сказать, что происходит за закрытыми дверьми?
