— Омар ничего не знает. А Роджер не скажет.
— Зато адвокат Роджера знает наверняка, — с жаром сказала Диана, бросая на диван шляпу и сумку. — И клянусь, я это из него вытяну.
— Ты знаешь Геракла Слоана?
— Конечно да. — Она достала из ящика телефонную книгу и побежала пальцем по строкам. — Очень хорошо знаю. Он мне обязан по самые уши, деточка. Давным-давно. Самое меньшее, чем он может откупиться, — рассказать, откуда взялись эти фотографии.
— Но это не этично, да?
Интересно, что в этой сумке. Едой вроде не пахнет. Да у меня и аппетита нет.
— Этично-шметично! Скажет как миленький. — Диана фыркнула. Она уже набрала номер и нетерпеливо барабанила пальцами по столу. — Пожалуйста, мистера Слоана. Ричи? Как поживаешь, солнышко? — пропела, лукаво мне улыбаясь. — Прекрасно, просто великолепно. Наслаждаюсь добропорядочной жизнью. — Она игриво крутила локон. — Ричи, слушай, я хочу попросить об одном одолжении. Ты знаешь о фотографиях? Да, о тех самых. Ага. О, спасибо. Да, я тренировалась. Слушай, солнышко, я не прошу тебя сжечь их — хотя если бы ты это сделал, я была бы тебе должна по гроб жизни. Просто я бы хотела знать, откуда они взялись… ну, не заставляй себя упрашивать, детка… Ага… поняла. Ты сокровище. Спасибо, Ричи. Привет Джеззи. — Диана повесила трубку и уставилась на меня. — О, Вэл. Тебе это очень понравится.
— Что, Диана? Говори быстрее. Где Роджер взял фотографии? Кто их прислал?
— Твой духовный наставник, — был ответ. — Преподобный Ли.
— Очень смешно. — Я была уверена, что она издевается. — Кто прислал Роджеру фотографии?
Диана отщипнула виноградину от лежащей на столике грозди и бросила ее в рот.
— Я же тебе сказала. Его святейшество. Добрый пастырь. Преподобный Ли.
— Хватит издеваться.
— Слушай, мне незачем выдумывать. — Она отправила в рот еще одну виноградину. — Вот скажи мне. Что этот замечательный человек мог делать в мотеле, исподтишка фотографируя нас с тобой в постели?
— Диана, мы не были в постели.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я. Зачем он потащился за тобой в мотель? Запал на тебя? Вэл, давай, включай мыслительный движок и подумай на эту тему.
Я подумала. И пришла к заключению — нет, ни под каким видом. Отец Ли никогда не был мной увлечен. У меня тончайший нюх на это, прямо ферромонный детектор. Обычно я чувствую подобные флюиды, но от пастора мой радар ни разу их не ловил, как бы мне этого ни хотелось. Я истосковалась по мужскому вниманию, и когда отец Ли брал меня за руку во время молитвы, его взгляд, тепло ладони казались очень чувственными. Впрочем, тогда же, помню, я была на вершине блаженства, когда старый дантист запускал мне в рот свои толстые пальцы. Говорю же, я истосковалась тогда по мужскому вниманию.
— Не может быть, — сказала я наконец.
— Ричи Слоан не стал бы мне врать. — Диана потянулась за телефоном. — Позвони-ка доброму пастырю и разберись, что происходит.
Я уставилась на телефон в каком-то ступоре.
— Отлично, тогда я сама позвоню. — Диана схватила справочник. — Какая церковь?
— Новое объединение методистов. На углу Латтимер.
Диана застучала по кнопкам.
— Звонит. — Она протянула мне трубку. — Поговори с ним.
— Новое объединение, — пропела секретарь Лайла. — Чем могу помочь?
— А… э-э, отец Ли… с ним можно поговорить? — Я даже начала заикаться.
— Представьтесь, пожалуйста, — защебетала Лайла.
— Это Вэлери, Вэлери Райан.
— Конечно, мисс Райан. Подождите секундочку.
Я ждала, глядя, как Диана кидает в рот виноградины. Как начать? Что сказать ему? А если Слоан соврал? Надо быть поосторожнее. Ничего не спрашивать напрямую, ничего прямо не утверждать.
— Вэлери! — Бодрый голос без всяких подозрительных ноток. — Сто лет не виделись! Как поживаете?
Как я поживаю? Счастлива, что развелась с Роджером, в ужасе жду решения об опеке сына. В восторге от нового романа. Страдаю от постоянного мелькания Роджера и его девицы. Боюсь, что новый судья отменит решение Мендельсона о состоянии Роджера.
— Хорошо, — сказала я.
— Великолепно! Просто великолепно!
— Нет, это неправда. У меня вовсе не все хорошо. Если честно, мне плохо. Я запуталась.
— Может быть, мы поговорим об этом? — В голосе появились мягкие отеческие нотки.
— Да.
— Тогда давайте договоримся о встрече. — Он явно ни о чем не догадывался.
— Вообще-то я хотела поговорить сейчас, — накатила волна адреналина.
— Ну что ж, пять минут у меня есть. Говорите.
Я глубоко вздохнула. Диана сжала мне руку и прошептала: «Давай!»
— Отец Ли, вы знаете, что мы с Роджером развелись и мне принадлежит преимущественное право на опеку. Сейчас Роджер оспаривает это право. Он добивается полной опеки. И у него есть возможность получить ее. Роджер заявил, что я лесбиянка. У него есть фотографии, на которых я сижу в гостиничном номере с женщиной, которая оказалась лесбиянкой. Боюсь, что эти фотографии ставят меня в нехорошее положение. Понимаете, что я имею в виду?
— О, Вэлери, это ужасно. — Он сочувствовал мне, но не извинялся. Кажется, он действительно не представлял, что ему предстоит услышать.
— Я попыталась выяснить, где он взял эти снимки.
— И?
— И оказалось, что они попали к нему от вас.
Молчание. И наконец:
— Повторите, пожалуйста.
— Отец Ли, я сказала, что фотографии попали к Роджеру от вас. Вы их прислали моему бывшему мужу.
— Вэлери, я понимаю, на вас навалился огромный стресс — развод и все остальное… бывает, что в таком состоянии люди говорят странные вещи. Совершенно бессмысленные. Это бывает.
Вряд ли он лгал. Я была уверена, что он действительно смущен и сбит с толку. Как и я сама. Значит, Геракл Слоан солгал Диане? Я посмотрела на нее. Сверкнув глазами, она лихорадочно нашла ручку с бумажкой и нацарапала: «Он женат?»
Я кивнула. «Удачно?» — появилось на листке. Я пожала плечами. Откуда мне знать? Вспомнила: был слух, что однажды они расходились. Когда Мишель брала трубку, всегда говорила очень раздраженно. Едва ли она была примерной пасторской женой. Часто пропускала службы, почти не принимала участия в церковных делах. Диана опять накарябала: «Может, фотки послала жена?»
— Отец Ли, я верю, что вы не имеете к этим снимкам никакого отношения. Я вам верю. Но я вынуждена спросить еще вот что: не могла ли ваша жена как-то участвовать в этом деле? Как вы думаете?
Повисло долгое молчание.
— Отец?
— Да, возможно, — с трудом выговорил он.
