— Поднимись, я поправлю подушку, — сказала Прим, поддерживая меня.
Затем она расправила простыню и одеяло.
На решетке перед камином высилась стопка сухих поленьев. Огонь ярко горел и отбрасывал причудливые тени на стены и потолок. Вода размеренно капала с крыши в большую кастрюлю на полу. Я чувствовала себя рядом с этой малознакомой женщиной в безопасности, защищенной от всех невзгод. Мне очень хотелось сказать, насколько я благодарна ей, но вместо этого я провалилась в глубокий сон.
Когда я снова открыла глаза, то поняла, что прошло уже немало времени. Масляная лампа потрескивала на столе. Надо мной склонился мужчина. Поначалу я подумала, что это Алекс, и заслонилась рукой, но затем разглядела широкое лицо, обрамленное густыми вьющимися волосами. Вне всякого сомнения, со мной в комнате находился кто-то другой.
— Здравствуйте, мисс Сванн. Вы выглядите намного лучше. Прим оказалась права. Вам не понадобились антибиотики. Подержите термометр под языком.
Я собрала все силы, чтобы удержать термометр. Теперь я вспомнила голос доктора Гилдкриста. Он уже навещал меня несколько раз. Но сны и действительность так тесно переплелись в моем сознании, что я не могла отличить одно от другого.
— Очень хорошо. Чуть выше ста. Намного, намного лучше! Я еще понаблюдаю за вами. Но вы в хороших руках. Я всегда говорил Прим, что ее призвание — медицина.
— Верно, но я не чувствую, что это и есть мое призвание, — подала голос Прим. Она сидела в кресле у камина. — Прости, но боюсь, что мне не хватит терпения мириться с вопиющим идиотизмом национальной системы здравоохранения. У меня неподходящий характер.
— Насколько мне известно, с твоим темпераментом все в порядке, — Эдвард улыбнулся и вытащил из кожаного саквояжа стетоскоп. Я повернулась спиной и задрала на голову ночную рубашку. Холодное прикосновение заставило меня вскрикнуть. — Прошу прощения. У вас жар, поэтому стетоскоп кажется таким холодным.
— Согрей его, дружище! — отрывисто бросила Прим. — Разве у тебя не осталось хоть капли сочувствия к пациентам?
— Извини. — Эдвард подышал на стетоскоп. — Так лучше?
— Намного, спасибо, — прохрипела я.
— Не понимаю, что ты надеешься услышать? Ей гораздо лучше. Она на пути к выздоровлению. Еще день-два, и она сможет встать.
— Как скажешь. Я покорно склоняюсь перед твоими прогнозами.
— Запомни, если станешь слишком сладким, тебя сожрут осы.
— Но я говорю искренне! Что еще остается сказать мужчине, чтобы признать свою неполноценность?
— Если вы уже закончили выяснять отношения, — вмешалась я, — то я снова лягу.
Прим поправила простыни и бросила со свирепым видом:
— Проваливай поскорее, дай мне заняться своей пациенткой.
Я хотела поблагодарить доктора, но меня охватил жестокий приступ кашля. Прим подала чашку с водой, заставила сделать несколько глотков и велела лежать молча. Доктор Гилдкрист ушел. Он пообещал зайти на следующий день.
— Ты так обо мне заботишься! — я с трудом узнала собственный голос. К моему изумлению по моим щекам покатились слезы. — Я наверняка кажусь полной идиоткой…
— Ты слишком слаба, вот и все. Через несколько дней с тобой все будет в порядке. Я заставлю тебя соблюдать строгий режим. Предупреждаю, я не потерплю непослушания. Хорошая еда и здоровый сон. Эдвард сказал, что еще немного — и у тебя началась бы пневмония.
— Сколько времени я в постели, какой сегодня день?
— Среда.
— Я совершенно запуталась. Я ведь заболела в воскресенье, не правда ли?
— Ты разве не помнишь: ты должна была прийти ко мне на чай? Свитен прибежал и попросил помочь. Большую часть времени ты была без сознания, бредила во сне. В деревне все переполошились. Все хотят знать, как ты себя чувствуешь, — Роджер Винденбанк, Свитен, Джордж, миссис Крич…
— Но я даже не знакома с ней…
— Тем не менее она приходила навестить тебя. Она полагает, что должна заботиться о своих клиентах. Лишь Берил ни разу не поинтересовалась состоянием твоего здоровья, — Прим засмеялась. — Не знаю, что ты умудрилась натворить, чтобы заслужить ее порицание? Если не хочешь говорить, то хотя бы намекни. Я мучаюсь в догадках.
Я собиралась засмеяться в ответ, но вместо этого снова закашлялась.
— И, конечно же, Гай. Просто наваждение! Гай появлялся здесь по два раза на день. Несколько раз мы чуть не подрались — он пытался ворваться в дом. Эти цветы — подарок от Гая. — Я бросила взгляд на стол. Там в вазе стоял пышный букет. — Гай, очевидно, ездил за цветами в Торчестер. Ты, наверное, еще не можешь почувствовать аромат, но я им наслаждаюсь. Во всяком случае, тебе должны больше понравиться цветы Гая, чем Роджера. Букет, который прислал Роджер, стоит внизу. Его хризантемы не так хороши, как розы, принесенные Гаем.
Я взяла Прим за руку.
— Спасибо, ты так добра ко мне!
— Честно говоря, я получила огромное удовольствие, ухаживая за тобой. Не потому, что ты была больна, а потому что почувствовала себя нужной. Я присматривала за родителями, пока оба не умерли. У папы было больное сердце, он угасал в течение года. Мама была прикована к постели более десяти лет. Признаюсь, я часто сетовала на судьбу за то, что моя свобода ограничена. Когда мама умерла, я оказалась свободной. Я могла делать все, что заблагорассудится. Однако вместо того чтобы почувствовать облегчение, я впала в депрессию. Я уехала в Париж, а затем в Рим. Мне давно хотелось повидать мир. Я селилась в самых дорогих отелях, посещала самые лучшие рестораны, но совсем не получала удовольствия. Я не могла примириться с мыслью, что стала никому не нужной. Мне некуда больше спешить, не осталось неотложных дел. Быть самой собой, жить для себя — это потребовало больше навыков и способностей, чем я предполагала.
Я сжала большую руку Примроуз.
— Думаю, что у тебя есть талант, очень важный талант — дарить себя другим.
— Чепуха! А ты умудрилась произнести длинную фразу, не закашлявшись. Теперь попробуй заснуть, а я спущусь вниз и приготовлю ужин. О, не беспокойся! — воскликнула Прим, увидев, что я собираюсь возразить. — Я тоже проголодалась, мы поужинаем вместе. Знаешь, я нахожусь здесь с воскресенья. Я соорудила себе постель на куче тряпья. Думаю, что устроилась неплохо, — Прим вышла из комнаты, не дав мне возможности снова поблагодарить ее.
Присутствие Алекса в комнате оказалось галлюцинацией. Тем не менее, стоило мне остаться одной, как знакомое чувство тревоги вновь охватило меня. Я понимала, что мои страхи имеют иррациональную природу. Даже если бы Алекс нашел меня, я бы подтвердила, что не могу выйти за него замуж и что осознанно приняла это решение. Я беспокойно ворочалась на кровати, пытаясь понять, что заставило меня принять это решение. Причина была во мне, я отчетливо понимала это.
Месяц спустя после встречи с ним я вдруг почувствовала, что начинаю влюбляться. Меня изумляло то, насколько стремительно Алекс вошел в мою жизнь и сделал свое присутствие совершенно необходимым. Я с нетерпением ожидала его ежевечерних телефонных звонков. Он интересовался, как прошел день, чем я была занята, довольна ли сделанным. Алексу было мало стандартного ответа «все хорошо», его интересовали мельчайшие подробности. Я понимала: он пытался заставить меня сконцентрироваться, хотел, чтобы я стала дисциплинированной и целеустремленной. Алекс обнаружил то, что я давно подозревала, но в чем боялась себе признаться: я писала механически, не вкладывая душу. Человеческое лицо перестало таить загадку, перестало интересовать меня. Спустя две недели после нашей встречи Алекс предложил финансовую помощь. Он говорил, что мне необходимо забыть о зарабатывании денег и поэкспериментировать. Я не согласилась принять его предложение, Алекс и так был более чем щедр. Когда я наотрез отказалась от рисунка Гейнсборо, Алекс не стал возражать. Но на третьем свидании подарил мне крохотные карманные часы. На голубом циферблате сверкал цветок, выполненный из бриллиантов, на стрелках поблескивали жемчужинки. Я осознавала, что мы стали друзьями и будет невежливо отказаться от этого щедрого подношения. Я приняла часы и уже не расставалась с ними. Две недели спустя Алекс принес миниатюру восемнадцатого столетия, выполненную Ричардом Косвэйем
[31]. На этот раз я заупрямилась.
