— Перед вами цитадель нашей веры, — сказал Вернер приглушенно. — Дань памяти освященному залу в Бабельсберге. Вы знаете историю о короле Артуре и рыцарях Круглого стола? Артур был тевтонским королем, пока англичане не сделали его символом христианского рыцарства. Здесь, на столе, место для Священного Грааля. Когда Грааль будет найден, возродятся древние добродетели: бесстрашие, мужество, благородство, чистота крови…
Я изо все сил старалась не расхохотаться, чтобы не оскорбить чувств Вернера. Я знала, что он будет стыдиться этого по прошествии нескольких лет:
— Спасибо за то, что показали вашу тайную обитель. А теперь давайте присоединимся к остальным гостям. Мне кажется, ваша мать подозревает меня в намерении испортить незапятнанную репутацию своего мальчика.
Громкий звук заставил меня вздрогнуть — Вернер включил магнитофон, который стоял на столе. Современный магнитофон плохо сочетался с покрытыми пылью атрибутами старинной легенды. Звучала музыка Вагнера. Вернер торопливо подошел к двери, запер замок и спрятал ключ в карман.
— Вернер, не будьте идиотом! Откройте дверь, немедленно!
— О, мисс Фредди, не сердитесь на меня, пожалуйста. Вы даже не представляете, как мне хочется обнять такую нежную и красивую девушку, как вы, — уныло произнес Вернер. — Конечно, принцесса принадлежит к знатному роду, но она холодна и бесчувственна, как камень. Ее подбородок выступает вперед, как у всех Габсбургов. Каждый день она жует чеснок, чтобы очистить кровь. Даже моя лошадь симпатичней принцессы. Когда я думаю о первой брачной ночи, то мне хочется покончить с собой. — Вернер глубоко вздохнул, поднял руки, после чего они безвольно упали. — Мисс Фредди, позвольте мне поцеловать вас, прижать к себе ваше прекрасное тело…
— Нет!
— Хо-хо, не стоит стесняться, прекрасная Liebling
[64]!
Вернер приблизился ко мне и раскрыл руки для объятия. За моей спиной раздался приглушенный шум, он доносился из-за раздвижной двери. На секунду мне стало страшно. Вдруг дверь открылась и в комнату вошел Вер.
— Проваливай отсюда, Вернер! — Чтобы не удариться головой о притолоку, Веру пришлось наклониться. — Мадам дю Вивьер жаждет услышать твое пение. Она даже согласилась аккомпанировать тебе на фортепиано. Давай, пошевеливайся! — добавил Вер, увидев, что мой незадачливый кавалер раздумывает.
Вернер вошел в лифт, который только что покинул Вер. Раздался уже знакомый приглушенный звук работающего мотора. Лифт поднялся.
— А что, если мы выключим музыку?
— Вы не любите Вагнера?
— Нет, не люблю. Не люблю, когда музыка слишком сильно воздействует на меня.
— Спасибо за то, что спасли меня. Я поступила необдуманно, последовав за Вернером в эту западню.
— Думаю, что вы были в абсолютной безопасности. Вернер всего лишь романтично настроенный мальчишка. Вот его мать — совсем другое дело.
— Обычно я вступаюсь за матерей, которые попадают под огонь критики, но мне совсем не хочется защищать баронессу.
Вер улыбнулся и посмотрел по сторонам.
— Когда-то здесь был превосходный винный погреб. Вам повезло — я только сегодня утром обнаружил этот лифт.
— Дом очень изменился с тех пор, как вы его покинули? — спросила я, испытывая некоторое волнение.
Нечто в облике Вера говорило, что он не любит праздных вопросов.
— Почти не изменился, — Вер, хмурясь, уставился в пол.
Наступила тишина. Я уже собиралась предложить ему подняться и присоединиться к другим гостям, как вдруг Вер, не поднимая глаз, сказал:
— Я надеялся на перемены, надеялся… — Вер не закончил фразу. — Очевидно, я ожидал слишком многого. Люди не меняются с возрастом. Наоборот, их недостатки усугубляются. Отец… — Вер вновь замолчал.
Так как по роду своей работы мне довольно часто приходилось выслушивать исповеди, я знала, как можно разговорить молчуна. Теперь я должна была перейти к самому главному. Нельзя было позволить Веру вновь замкнуться.
— Почему ты вернулся домой?
— Ностальгия, — засмеялся Вер. — Банально, не правда ли? Я не был дома целых двенадцать лет. Не было и дня, чтобы я не вспоминал родные места, их особенную красоту. Я видел почти все чудеса света, но ни одно не могло сравниться с Падвеллом. Думаю, что никакие красоты мира не могут сравниться с родиной. Здесь я впервые узнал, что такое надежда, страсть, вера, радость. — Вер взглянул на меня и передернул плечами. — Как глупо, должно быть, звучат мои слова.
— Нет, не глупо. Грустно.
— Грустно? — Вер растерянно улыбнулся, повернулся ко мне спиной и принялся рассматривать портрет Гитлера.
— Ты ведь не собирался возвращаться? — продолжила я, осмелев.
— Когда я покинул Англию, то сказал себе, что не вернусь никогда. Это была та цена, которую я должен был заплатить за боль, причиненную близким. — Вер неожиданно засмеялся. — Гай сказал, что ты рисуешь. Что ты думаешь об этом уродстве?
Мы обсудили зализанную челку, короткий нос и абсурдные усики.
— Ужасно, хотя, вероятно, это и послужило толчком для массового сумасшествия и всего, что за этим последовало, — я указала на крохотные безумные глаза. — Он словно играет на сцене. Пытается избавиться от ненавистного образа маленького, серого, скучного, некрасивого человечка.
— Ты считаешь, что низкая самооценка послужила причиной безумных поступков?
— А что еще остается думать о человеке, который возводил гигантские арены, устраивал грандиозные парады, страдая гигантоманией? Многие полагают, что Гитлер мог гениально манипулировать толпой, но когда я вижу его лицо, то понимаю, что безумная эйфория не имеет ничего общего с расчетливым манипулированием. Он на самом деле верил в то, что говорил. До тех пор, пока не остался наедине с таблеткой цианида.
— Если б только нельзя было так легко обманывать себя!
— В этом случае ты бы вернулся домой гораздо раньше?
Вер обернулся и с удивлением посмотрел мне в глаза.
— Да, именно об этом я и подумал.
— Что же изменило твою точку зрения?
— Не знаю, на самом деле не знаю. Шесть месяцев назад я занимался тем, что высаживал саженцы красного дерева: ровные ряды маленьких деревьев под палящим тропическим солнцем и высоким прозрачно-синим небом. Я думал о величественных дубовых лесах, поросших влажным мхом, о небе Англии, затянутом низкими свинцовыми тучами, — темное грозное небо, которое через мгновение преображается и начинает мягко светиться. Я вспоминал реку, мою реку. Я жаждал увидеть холмы, долину; услышать пение птиц по утрам. Желание вернуться не оставляло меня ни на секунду. Мне понадобилось немало времени, чтобы продать дом, завершить накопившиеся дела и попрощаться с друзьями. Путешествие на ледоколе стало последней попыткой доказать себе, что именно я являюсь хозяином своей судьбы, что я никуда не тороплюсь, ничто меня не гонит. Но все это время единственным моим желанием было… — Вер сделал паузу. — Знаешь, нацистам не помешало бы привлечь тебя на свою сторону. Им не понадобились бы пытки и жестокие допросы. Ты смогла бы разговорить и спартанца, — когда Вер иронизировал, его сходство с Гаем было разительным.
