— Правда?
— Правда.
Серафима стояла, отвернувшись к окну.
— Несбыточные мечты, — наконец сказала она тихо. — Ты плохо знаешь женщин.
Он поднялся. Сердце его учащенно билось.
— Это будет так, или…
Он не договорил, но знал теперь твердо, что Лида должна будет непременно сделать ему эту уступку.
Серафима обернулась. В глазах ее была благодарность. Она в первый раз за все это время смотрела ему прямо в лицо.
— Да, конечно, так было бы лучше всего… Это — выход… Но только не надейся.
Что-то брезгливо-страдальческое прошло в ее лице.
Она дружески стиснула ему на прощанье руку и тотчас отвернулась.
Он понял, что она хочет скрыть от него непрошеные слезы.
XIV
С утра в этот день Лида чувствовала себя странно спокойной. Теперь и Иван, и она сама, и вся жизнь представлялись ей по-другому.
И даже было смешно вспоминать о минувших иллюзиях. Она чувствовала себя выросшей, почти постаревшей.
Безумно хотелось шить, и с самого утра она занялась кройкой. Как давно она уже не шила!
— Ты не рано? — робко спросил ее отец, видя, что она долго стоит согнувшись у стола.
Она усмехнулась.
— Нет, это прошло… окончательно. Я это чувствую.
Это вернулась жизнь, серая, трезвая. Вспомнился доктор. Когда она захочет музыки, иллюзии, она пойдет к нему. Между ними установилось странное содружество.
Об Иване она старалась не думать. Это было решенное, пережитое. Свадьба, потом совместная жизнь. Ни жгучих радостей, ни особых печалей. Вообще, жизнь.
— Ты теперь спокойна? — спросил отец.
Она ясно и просто поглядела на него.
— Да, вполне. Передай мне ножницы.
Он похлопал ее по плечу. Он был тоже всем доволен. О, разве он сомневался когда-нибудь, что его трезвая, умная Лида выйдет победительницей из всех испытаний? Ведь она у него старший бухгалтер, министр!
Протяжный звонок. Нет, это не Иван.
Оживленные голоса в передней. Женский, Клавдии, и другой незнакомый, мужской.
— Лидка!
Что-то, как буря, налетает на нее сзади из двери. Лида едва устояла. Она с удивлением смотрит на Клавдию. Удивительная живучесть у этого маленького создания!
— Ну, поцелуй же, меня, ma cherie, и поздравь. Я опять выхожу замуж. А ты, я вижу, недовольна мной.
— Нет, отчего же?
Лида нагнулась и вяло поцеловала подругу.
Клавдия села, ухарски покривив голову на один бок.
— Как это говорится: «Загорюй, заробей: курица обидит». Меня теперь все принимают этак… сдержанно. Убивица, и вдруг на свободе. Для меня мои ближние давно уже каторжные работы приготовили. А я вместо этого замуж собралась выходить.
Она захохотала своим обычным дерзким, пронзительным смехом. Но лицо ее сделалось жалким, и в голосе послышались слезы.
— Ничего подобного… Откуда ты это взяла? — сказала Лида, рассматривая ее с любопытством. — Просто я тебя никак не ждала. Ведь ты совсем провалилась.
— Ах, мать моя, до визитов ли было? Ведь ты понимаешь: я переживала «драму». Так принято выражаться. «Под судом и следствием». Понимаешь, товарищ прокурора Вертлянский — это такая скотина. Для него закатать человека — истинное наслаждение. Ах, моя дорогая, никогда ни в кого не стреляй.
Она взялась руками за виски.
— Они изнасиловали мне всю душу. Всякий лезет в нее с сапогами. Так затоптали, что не осталось ничего святого. Спасибо Сереже…
Она не выдержала, и глаза ее наполнились слезами. Лида изумилась внезапной перемене в выражении ее лица.
— Ты знаешь: он — святой, Сергей. Да…
Она молитвенно посмотрела куда-то кверху и вздохнула. Что-то мучительно-болезненное мелькнуло в лице. Она вытерла слезы платочком и покосилась на открытую дверь.
— Можно закрыть? Я пришла с моим будущим мужем. Я его тебе представлю потом.
Она с досадою захлопнула дверь. Вдруг глаза ее зорко остановились на Лиде.
— Впрочем, я не спросила: может быть, ты вовсе не расположена к моим «излияниям»?
Она гордо выпрямилась во весь свой маленький рост. Верхняя губа у нее приподнялась, и блеснули зубы.
Лида чувствовала, как трепет прошел у нее по плечам и рукам. Одновременно ее и отталкивало от Клавдии и что-то к ней влекло. Она протянула к ней руку и сказала.
— С чего ты взяла? Конечно, все это так неожиданно. Но ведь ты же всегда была такая. Мы никогда не сходились с тобой во взглядах. Я была бы рада, если бы нашла свое счастье. Мне только, по правде сказать, жалко Сергея Павловича.
Клавдия уселась на кровати, подобрав по девической привычке ноги.
— Да, Сереженьку жаль. Но что ты поделаешь?
Лицо ее сделалось печально-озабоченным.
— Понимаешь, он неисправим. Самое скверное то, что он не умеет работать. Ему придется теперь всерьез служить, а он отвык. Конечно, я бы могла ему помогать, но он ведь не возьмет. Он привык к комфорту… избаловался.
В губах у нее мелькнула презрительная складочка.
— Я, конечно, не осуждаю его. Ведь есть такие мужчины, такие артистические натуры в душе… Понимаешь, я его ужасно люблю. Он не от мира сего. Он, может быть, больше всех виноват в моем несчастии, а я, представь себе, его не виню.
Понизив почему-то голос:
— Можно закурить?
— Конечно, кури.
— Тс… Это теперь контрабанда. Павел, то есть мой будущий муж, против. Я постепенно отучаюсь.
— Но кто он, твой будущий муж?
— Сосед моей матери по имению… помещик.
— И ты на него меняешь Сергея?
— Да ведь нельзя же сохранить двоих?
Она грубо засмеялась и вынула из ридикюля маленькую коробочку покупных папирос и спички.
— Но, очевидно, у этого… у Павла…
— Петровича Воскресенского… он из духовных.
— Все равно… Есть какие-нибудь преимущества.
Клавдия с наслаждением затянулась.
— Видишь, Сергей не для семейной жизни.
Ее курящая, ухарская фигурка с поджатыми ногами была, как всегда, немного смешна.
— А ты захотела сделаться семьянинкой.
Лида улыбнулась.
— Конечно, да. Это, моя дорогая, неизбежно. Инстинкт. Впрочем, ты — девушка. С тобой трудно об этом говорить. Да и не к чему, потому что твой Иван — семьянин. Ты сразу попадешь в нормальные условия. Конечно, жаль Сережку. Но… да и он сам прекрасно понимает.
