Когда я влетела в палату Брэдли Ван не Ноде, он посмотрел на меня со смешанным выражением удивления и испуга. Я коротко сказала:
– Даниэлу похитили!
– Что-о?
Он рывком сел в кровати.
– Сегодня утром ваш отец в Лондоне получил письмо от похитителей. Другое такое же письмо было оставлено вчера ночью в комнате Даниэлы.
– Сколько они хотят? – отрывисто спросил Брэдли Ван де Ноде.
Он свесил ноги с кровати и потянулся за халатом.
– Они не требуют денег. Они не хотят, чтобы ваш отец стал премьер-министром Овамбии. Он отдал нам строгий приказ никому об этом не рассказывать. Не сообщать в полицию, в газеты. Никому.
Брэдли встал.
– Значит, он собирается уступить их требованиям?
– Да. То есть он не сказал об этом напрямую, но что ему еще остается делать?
– А что моя мачеха?
– Я с ней не говорила.
– Я буду готов через пять минут. Вы можете отвезти меня на виллу?
– Есть еще кое-что, – сказала я. – Я знаю, кто ее похитил. Мне не удалось связаться с вашим отцом, но…
Брэдли весь напрягся.
– Вы знаете?
– Это Йен Лиалл. Однажды он уже пытался. Он усыпил Даниэлу могадоном, но тогда у него ничего не вышло.
– Лиалл? – В серо-голубых глазах отразилось недоверие. – У вас есть доказательства?
– У Стива Паттерсона есть доказательство, что в горячий шоколад было подмешано снотворное. А еще он установил, что Йен Лиалл часто наведывался в жилой дом на площади Риа, где погибла Джанет.
– И? – Брэдли застыл в напряжении, ожидая ответа.
– Думаю, нечто в этом роде давно назревало, еще с тех пор, как ваш отец принял решение вернуться в политику. Думаю, Джанет Грей об этом знала.
Вошла медсестра, и Брэдли заторопился.
– В машине поговорим, – бросил Брэдли. – Я буду готов через пять минут.
Но он был готов не через пять минут. Через три. Он захлопнул за собой дверь машины и спросил:
– Где сейчас Лиалл?
– Предполагается, что он должен быть с вашим отцом в Лондоне.
– А мой отец об этом не знает?
– Нет. Он выписался из больницы, и я не смогла связаться с ним через штаб-квартиру ОСАН.
– Если Лиалл в Лондоне, то ваша теория ошибочна. Он не может быть ответственным за это похищение.
– Если он действительно в Лондоне, то не может, – согласилась я. – Но я сомневаюсь, что он там. Я подозреваю, что телеграмма была мистификацией. Вот почему нам нужно связаться с вашим отцом – чтобы это выяснить.
Мы промчались по пыльным пригородам Пальмы и миновали аэропорт. Брэдли Ван де Ноде мрачно заметил:
– Чем скорее отец сделает заявление, тем лучше. – Он посмотрел на часы. – Если мы поторопимся, то можем успеть на выпуск новостей.
Мы промчались через поселок и выехали на горную дорогу. Брэдли сидел тихо, его лицо было застывшим и напряженным. Высокий, худощавого телосложения, он очень мало походил на своего отца. У него были тонкие, почти девичьи черты. Серо-голубые глаза не выдавали никаких чувств. Я догадывалась, что даже в более счастливых обстоятельствах Брэдли Ван де Ноде не были свойственны ни обаяние и ни сердечность отца.
Внезапно он спросил:
– Марио и Пегги знают про Лиалла?
– Нет. Если бы я попыталась сказать это Марио, он бы мне не поверил. Он думает, что это я вела себя подозрительно. На самом деле он даже обвинил меня в том, что я участвовала в похищении.
Брэдли с холодным злорадством улыбнулся.
– А теперь он носится по всей Майорке, пытаясь провести в одиночку спасательную операцию?
– Он воспринял известие о пропаже Даниэлы очень тяжело. Он ее очень любит. Для человека его темперамента просто невозможно оставаться на месте и бездействовать.
– Но это все, что мы можем сделать, – сказал Брэдли. – Сидеть и ждать. Как только отец объявит о том, что отказывается становиться премьером, Даниэлу тут же вернут.
Я посмотрела на часы. До главного дневного выпуска новостей оставалось всего полчаса. Я еще сильнее нажала на педаль газа, и автомобиль стремительно помчался по сужающейся дороге.
Глава 17
Мы собрались в гостиной перед телевизором. Музыкальное комедийное шоу, которое все никак не кончалось, наконец закончилось, и начались новости. В Мадриде произошло крушение поезда. В Сан-Себастьяне произошел пожар в отеле, пострадали одиннадцать туристов. Марио отчаянно ругался, я впилась ногтями в мягкий бархат обивки дивана. Я слышала, как комментатор безличным голосом упомянул африканский саммит, прозвучало имя Джона Ван де Ноде, но мой испанский был недостаточно хорош, чтобы я смогла понять остальное. Затем на экране появились кадры из Лусаки. Полный зал, ревущий в общем порыве энтузиазма. Под оглушительные аплодисменты на трибуну вышел Джон Ван де Ноде, прямой и широкий, седая шевелюра придавала ему облик патриарха. Позади него я разглядела сидящих Дэвида и Хелену. Суровое лицо Джона Ван де Ноде оставалось бесстрастным. Он поднял руку, призывая зал к тишине, после чего начал говорить.
Чтобы понять его следующие слова, не обязательно было знать испанский. Через считанные секунды все делегаты встали со своих мест и принялись аплодировать.
В этот раз даже Леония, казалось, пришла в замешательство. Ее взгляд, как и взгляды всех остальных, был устремлен на неподвижное, как маска, лицо Брэдли. Он яростно придавил окурок сигареты, круто повернулся и вышел. Леония несколько секунд колебалась, потом последовала за ним, и мы услышали, как захлопнулась дверь кабинета.
– Он будет звонить отцу, – проговорила Пегги дрожащим голосом. – Он позвонит отцу, и отец все объяснит. – Надежда в ее голосе звучала как-то жалко. – Может быть, им уже удалось найти Даниэлу и она в безопасности… Так трудно установить связь…
– Может быть, она мертва, – жестко сказал Марио, сплюнул на роскошный ковер и стремительно вышел из комнаты.
Я откинулась на спинку дивана, запрокинула голову и закрыла глаза. Если бы только я могла поговорить со Стивом! Но я дала слово Джону Ван де Ноде, и это обещание я нарушать не собиралась.
«Если бы я только могла поговорить с Максом», – думала я с болью в сердце. Если бы он был здесь и мог бы обнять меня и прошептать слова утешения! Если бы мог поделиться со мной своей силой!
Поговорила ли с ним Клодетта? Похищение Даниэлы отодвинуло все остальное на второй план, даже Макса. Но теперь он снова занимал все мои мысли, и я хотела видеть его так сильно, что не могла думать ни о чем другом.
Я осталась в комнате одна и теперь сидела в темноте, не потрудившись включить свет. Когда мои слезы по Максу наконец пролились, я встала и устало подошла к окну. Где-то шестилетняя девочка тоже сейчас плачет. Плачет, потому что она напугана и ничего не понимает. Мне стало стыдно за мою минутную озабоченность своими собственными проблемами.
