– Вот я смотрю на вас – вы совершенно не похожи на Терминатора, который готов выступить один против всех. Откуда у вас нашлись силы идти поперек системы, преодолевать это давление?
– Сначала мне действительно казалось, что буквально все – против меня. Но в какой-то момент я просто решила, что это мое дело, а не их.
– А была какая-то надежда на чудо? Что ребенок все же выживет?
– Нет, надежды не было, веры в волшебство тоже. Чисто теоретически я знала, что ребенок может прожить, к примеру, несколько дней.
– А как с дочкой? Она же видела живот, наверное, задавала вопросы?
– Конечно, видела. Но мы ей сразу сказали, что вот у тебя родится братик, но ты не сможешь с ним поиграть, потому что, как только он родится, он превратится в ангелочка и улетит на небо. А на время родов ее взяли мои родители.
– Она не удивлялась этому объяснению про ангелочка? Приняла как данность?
– Ну, ей было четыре года. Она не то чтобы удивлялась. Но спрашивала: “А почему у других рождаются детки и не превращаются в ангелочков и никуда не улетают?” Я ей говорила, что бывает по-разному. Вот наш ребенок решил стать ангелочком. Поэтому он, к сожалению, не сможет с нами остаться здесь, дома. Но все равно в каком-то смысле он будет всегда с нами. В свои четыре года она восприняла такую информацию просто как данность, да.
– Вас кто-то наблюдал во время той беременности?
– Большую часть беременности я просто не ходила к врачам в поликлинику, так как знала, что именно мне там будут говорить. Только под конец я нашла врача-гинеколога, которая согласилась меня наблюдать частным образом, несмотря на мой диагноз. Ну, просто чтобы кто-то следил, что с моим организмом все в порядке.
– Как вел себя муж на родах? Меня многие убеждали, что мужчина не в состоянии такое перенести.
– Изначально муж считал, что он, скорее всего, не сможет психологически взять этого ребенка на руки, подержать его. Но когда роды произошли, он его взял. И потом говорил мне, что он очень рад, что все-таки это сделал. Он сказал: “В тот момент я понял, что это родился мой сын. Я взял его на руки, поговорил с ним и попрощался”. Это было для него очень важно.
– Вы получали какую-то психологическую помощь после родов?
– Нет, психологов не было. Но я проводила процедуру закрытия родов.
– Что это такое?
– Это я делала с Наташей, доулой. Послеродовое пеленание. С помощью шарфов стягиваются определенные точки на теле. В целом это как бы такое заново проживание своих родов. Проговаривание каких-то страхов. Все заново вспоминается. При этом – с массажем, с ванной, тело распаривается, освобождается от страхов.
– То есть это какой-то мистический ритуал? Или у него все же есть чисто физиологическое значение?
– Я бы не сказала, что он прямо мистический. Скорее, телу с помощью массажа и ванны с травами как-то помогают раскрыться.
– Почему именно доула Наталья принимала ваши роды?
– Когда я забеременела, я с ней сразу договорилась, что она будет сопровождать меня на родах. Потом, когда поставили диагноз, я написала ей, что ситуация изменилась, – и она оказалась единственным человеком, который был готов не сдаваться вместе со мной до последнего.
– Ну а чисто медицинская опасность ее тревожила?
– Она сразу стала писать своим иностранным коллегам и акушеркам – и те ответили ей, что опыт таких родов у них есть, а ни одного летального случая нет.
– Какой у вас сейчас срок?
– Тридцать пять недель.
– Страшно было снова беременеть?
– Да, очень страшно.
– Как вы жили в конце той беременности? Если сравнить, например, с этой, благополучной? Мне в свое время казалось, что, если я решусь донашивать ребенка, вся эта беременность, вся жизнь будет происходить как бы внутри такого тоскливого, черного облака…
– Нет, черного облака не было. А беременность длилась долго – 43 недели. Я в целом нормально жила. Встречалась с кем-то, общалась.
– А когда знакомые видели вас с животом и поздравляли?
– Поначалу, когда поздравляли, я каждый раз начинала им что-то объяснять. А потом перестала и просто говорила: “Спасибо”.
– У вас, вероятно, очень крепкая нервная система? Вы очень спокойный человек.
– Вовсе нет. Я очень нервная, тревожная. Я как раз поступала так, чтобы меньше нервничать. Мне так было проще.
– А кроме этого пеленания, что-то еще вы предпринимали после родов? Может быть, группы поддержки?
– Нет, никаких групп поддержки. Но в течение 40 дней после рождения и смерти ребенка я носила траур. Как это раньше было принято в нашей славянской культуре и традиции. Для меня именно это было очень психологически важно. Я специально изучила этот вопрос – что делали наши предки, когда у них умирал ребенок. Я заранее подготовилась: купила черную одежду, в моем гардеробе ее не было, я черный цвет вообще не люблю, и он мне не идет. И дома, и на улице я ходила только в черном. Вообще траур распространялся на все сферы жизни, не только на одежду. Ни развлечений, ни встреч с друзьями – ничего этого 40 дней не должно было быть. В доме 40 дней были завешены все зеркала, горела свеча. На самом деле, если полностью войти в это состояние траура – это хорошая психологическая поддержка. Я старалась каждый день плакать…
– Старалась? То есть не всегда хотелось?
– В первые дни, конечно, хотелось. А со временем нужно уже было себя специально настроить. На самом деле, если позволить себе рыдать, можно все выплакать довольно быстро… Вообще идея не избегать своего горя, не делать вид, что ничего не было, если хочется плакать – плакать, – это все помогает. Еще я смотрела на слепки ручек и ножек. Мы сделали слепки – продается такая мягкая глина в магазине, мы специально заранее купили. У нас сейчас хранятся эти слепки. Еще я храню тот тест на беременность. Еще я купила и храню бутылочку с соской – это как бы его бутылочка. И боди из набора – я покупала бодик для похорон, и там еще осталось. Это такая вещественная память.
– А сохранить вещественную память – это вы сами придумали?
– Нет, это я как раз прочитала на том англоязычном сайте. Они там все писали про слепки и прочие вещи. Про то, что стараются максимально запечатлеть этот момент, потому что это потом единственная вещественная память, которая остается.
