Петрович сказал:
– Немец здесь стоял. Так это, мать рассказывала, просто благодать какая-то была. Немец сам чистый и грязи не любил: после энтого раскулачивания просто рай: и еда тебе, и работа. Лишнего не брал немец-то. Всё чин чином: дань заплатишь и сиди себе, хрумкай оставшееся. Комиссары-то все отобрали. Но тут партизаны, суки, подсиропили: тут немец тоже обозлился. Он что, не человек, что ли? Немец?! (Петрович возвысил голос).
Таня откликнулась:
– Немец, это да. Культура.
Я говорю:
– Ну а что они с евреями сделали?
Петрович замолчал: было видно, что ему хочется, как довлатовскому дяде Мише, сказать, что, мол, порядок есть порядок, но он сказал совсем другое:
– Откель еврей-то здесь, в Липино? Што ему тут делать-то? Еврей – тоже человек культурный. Не нам чета.
Таня вдруг сказала:
– Нельзя того убивать, кто Библию написал.
Петрович тоже неожиданно отреагировал:
– Дык они, может, не знали, что еврей Библию написал?
Таня усмехнулась.
Петрович опять выдал:
– Ну не партизаны же эти долбаные ее написали.
Рассказ второй
Кто написал Библию?
Кстати, Бабыра, зайдя к нам как-то и прочитав мою байку о том, что, мол, «не партизаны же Библию писали», а какой-то еврей, почему-то обиделась.
– Библию (сказала Бабыра наставительно) написали, конечно, не партизаны, но и не еврей (?!).
– Давайте не будем ссориться (сказала мама). Остановимся на том, что Библию написал еврей-партизан.
Бабыра застыла.
– А где он партизанил? (спросила Бабыра).
– В лесах Израиля (сказала мама). В страшный мороз. И пока он ее писал, другие партизаны у него потихоньку списывали.
– А как звали этих партизан? (спросила Бабыра подозрительно).
– Марк, Лука, Иоанн… (начала мама).
– Какие-то странные имена для партизан (сказала Бабыра как-то скорбно).
– А это клички (сказала мама). Чтобы немец не догадался.
– А! (сказала Бабыра – впрочем, в крайнем смущении).
Но тут же опомнилась:
– По телевизору об этом не говорили.
– Скажут (сказала мама). Седня в программе «Время». Или у Малахова: туда, может, даже придут остатки партизан, которые эту Библию дописывали. Ты, Ир, следи за программой-то.
– Ну, ну (сказала Бабыра, обескураженная). Чудны дела твои, Господи.
Про бабу
Без бабы, ясный пень, плохо: кто только мне на отсутствие бабы не жаловался. У Оли в дальней деревне Липино есть дядь Саша, который свою жену топором зарубил и потом пятнашку, как он говорит, на зоне чалился.
Вот мы с ним как-то сидели на скамеечке (он давно не пьет и, Оля говорит, стал безопасен), и дядь Саша, старый алкаш в завязке, худой, как замученный мерин, с цигаркой, перекатывающейся в беззубом рту, поглядывая на меня искоса, сказал:
– Бабу бы мне. Перезимовать чтобы. А то зимой скучно здесь: ни души. И желательно бы спрытную такую, здоровенную, уютную бабу чтобы. Есть у тебя такая?
– Да все, дядь Саш, замужем давно: особенно которые уютные.
– Так ведь ты – нет?
– Да с меня че толку-то, дядь Саш? Я в деревенском хозяйстве – ноль. Руки не оттуда растут.
Дядь Саша заулыбался:
– Зато есть из чего расти. Справная ты баба. И добрая. А нащот хозяйства – я бы сам все делал.
– Я хлеб печь не умею.
Дядь Саша призадумался и… отказал мне:
– Вот это плохо. Это истинно бабье занятие. Ольга вон все умеет. Но она замужем.
Лирическая бабушка
В Липино на самом краю деревни живет такая лирическая бабуля.
Воцерковленная, ласковая. Не бабуля, а прямо мечта православная: нежная, добрая, любит животных, со всеми лаской: прямо Платон Каратаев в юбке. И часто библейскими текстами свою неторопливую речь уснащает или просто Бога поминает: Бог простит; видно, так Богу угодно; Бог все видит; по Божьей воле (и тэ дэ).
Я ее как-то видела: сухонькая такая, глаза так и лучатся милосердием. Героиня Астафьева, мифологическая бабушка.
Так вот, у бабули этой щенок появился: толстенький, прехорошенький, прямо картинка, и она его обожает. Олина дочка и еще одна женщина, которая в гости к Оле приехала, всё ходили играть с щенком, а от бабули мудрости набираться.
Нет, правда, не вру ничего: говорит она будто персонаж из сказки или как у писателей-деревенщиков.
Примерно так:
– Нынче огурцы уродились крепенькие, хорошие. Ой, гляди на щена-то! Хороший какой малыш, божья тварь… Иди сюда, миленький, вот я тебе мяска дам, мой хороший, мой маленький. Так вот, огурцы уродились, да. А я тут в церковь ходила, Михевну отпевали. Михевна была добрейшей души человек, много для деревни сделала, многих спасла… Травами все да наговорами – был дар у Михевны-то… Видно, Бог отметил Михевну, даром снабдил…
Ну и так далее: прям залюбуешься. И все это не как в Москве кривляются согласно новой моде на «опрощенчество», а по правде (как мы в детстве говорили), искренно.
Ну вот.
А тут приехал, Оля рассказывает, к бабуле племянник.
Любимый племянник – хороший человек и грибник заядлый. Грибы к нему как будто сами лезут в лукошко – носит и носит, с утра шныряет по лесу.
Бабушка эта солила-солила, жарила-жарила, да притомилась сильно.
Встречает ее Оля на дорожке, а шли они вместе с одной женщиной, что к Оле в гости приехала, – очень робкой, тоже воцерковленной и смиренной.
Эта женщина и спрашивает:
– Ну как, баб Нюся, Витька опять грибов принес? Мы его в лесу с полным ведром видали.
Баб Нюся вдруг как завопит:
– Сука, блять, задрал своими грибами! Надоел, собака, в рот его туда-сюды, скотина грибная! Чтоб ему пусто было и его грибам! Выброшу все нахер!
Немая сцена. Моя Оля хохочет, рот зажимая, а та женщина потупилась, покраснела, как рак, и… заплакала.
День города. Раскас
А я вот случайно попала на День города в Старице.
