— Сейчас самое популярное слово — это кризис. Все его боятся, ожидают, по-своему готовятся. Понятно, что речь идет, прежде всего, об экономическом кризисе. Но ведь одновременно с ним нас ожидает и моральный, нравственный, интеллектуальный кризис. Неоправданная жестокость, всеобщая злоба, ненависть к тем, кто хоть чуть-чуть выходит за средний уровень. Более того, ученые из Стэндфордского университета доказали, что у человечества снижаются интеллектуальные и эмоциональные способности. Причем происходит это на генетическом уровне. И если после экономического спада всегда идет подъем, возможно ли такое в интеллектуальной сфере? Может ли в «стране дураков» появиться поколение гениев?
— История знает периоды упадка. Все это уже было. Общество потребления неизбежно приводит к снижению морального и интеллектуального уровня, когда начинается легализация того, что всегда считалось отклонением от нормы. Рим погиб оттого, что были легализованы все пороки. Если гедонизм становится смыслом цивилизации — жить этой цивилизации осталось недолго.
Но я все-таки не политолог, не геополитик. Я писатель. И на примере литературы я могу сказать, что в своем окружении, особенно у тридцати-, сорокалетних писателей, вижу катастрофическое падение профессионального уровня. Нынешние лауреаты Букера или «Большой книги» в буквальном смысле приготовишки. У того же Захара Прилепина, Дмитрия Быкова, Сергея Минаева, Виктора Пелевина есть, конечно, интересные идеи и социальные наблюдения, но на уровне языка, на уровне литературного мастерства, они пишут так, что средний советский прозаик, не мечтавший о премиях, был посильнее… Вы никогда не задумывались, почему никого из них толком не экранизируют? А если и экранизируют, то выходит конфуз, как с «Духless» или «Generation P»? А нечего экранизировать. Там нет ни толковых сюжетов, ни характеров, ни речевых характеристик. Герои говорят по-русски так, как синхронисты, сходу переводящие американский фильм. А Быков, способный либеральный публицист, едва берется за прозу, сразу становится похожим на акына с высшим филологическим образованием.
Депрофессионализация произошла практически везде. И в политике тоже. Это связано с тем, что покойный Александр Сергеевич Понарин называл гедонизацией общества. Высочайший чиновник, который светится пионерским восторгом от сознания своей крутизны, вызывает у меня смех. Государственному подвижнику не до позерства. Ведь что такое гедонизм? Этическое учение, согласно которому удовольствие является главной добродетелью, высшим благом и целью жизни. А в чем заключается работа писателя? Труд писателя, особенно прозаика, заключается в том, чтобы сидеть на стуле, и каждый день писать. И переделывать до тех пор, пока не дойдешь до той степени совершенства, на какую способен. А чем сейчас занимаются писатели? Тусовками. Я очень редко хожу на них, но если туда попадаю, то вижу одних и тех же людей. Кстати, именно по этой причине некогда отличный писатель Маканин превратился в улыбчивого халтурщика. Когда они пишут? Я не знаю. Им некогда работать над словом. Слыть писателем и быть писателем — вещи разные.
— Отсутствие хорошей литературы, наверное, зависит не только от писателей. Издательства отказываются печатать серьезные книги молодых авторов. Потому что это просто экономически не выгодно. Лучше напечатать детектив или любовный роман. То, что стопроцентно понравится публике…
— Есть издательства, которые выпускают хорошие книги, правда, маленькими тиражами… В конце концов, издать книгу можно и за свой счет. Но книгу надо раскрутить. А система раскрутки позаимствована у американцев: премии, гранты, телевизор, заказные рецензии. Кстати, за ниточки из-за ширмы дергают те самые чиновники, которые тормозят все то, что необходимо для восстановления мощной евразийской державы. Если они увидят у тебя в книге, пусть даже самой талантливой, намек на патриотизм, заботу о государстве, не дай бог любовь к своему народу, ты обречен. Будешь мыкаться по маргинальным издательствам, получать никому не ведомые премии… А получишь случайно государственную премию — замолчат. Интересная вещь: опусы лауреатов Букера навязываются, как сверхнадежные прокладки легковерным дамам, а вот столика с книгами лауреатов государственной премии России, не видно ни в одном магазине. Странно, правда?
Я об этом совершенно откровенно говорил на круглом столе по проблемам патриотизма, который в Краснодаре собрал президент Путин. И мне кажется, что все-таки не зря говорил. Это очень серьезная проблема, если писателю в России невыгодно и даже опасно быть патриотом. В две тысячи первом году, придя в «Литературную газету», я напечатал интервью с В. Распутиным, имя которого десять лет даже не упоминалось в «ЛГ». И меня сразу стали обвинять во всех грехах, даже черносотенцем называли. Ну какие Распутин, Белов, Кожинов черносотенцы? Они просто русские писатели. Вот такой был накал русофобии в начале двадцать первого века. Впрочем, сегодня мало что изменилось…
Считаю, в России русский вопрос сейчас один из главных. И решать его лучше в интеллектуально-творческой сфере, а не дожидаться, когда на русский марш выйдут не тридцать тысяч, а триста тысяч человек. В субъектах федерации национальный вопрос не такой острый, потому что у власти там в основном национальная элита. В тех республиках, где много русских, это уже начинает вызывать раздражение. Показали недавно репортаж из Уфы: президент встречается с ведущими врачами центральной больницы: ни одного славянского лица — одна титульная нация. А разве Уфа моноэтнический город? Далеко нет. Вот так и вызревают этнические конфликты. В некоторых государствах на территории бывшего СССР русские живут вообще в условиях апартеида. А просвещенная Европа делает вид, что так и надо. Конечно, в русском движении есть свои маргиналы, сумасшедшие, экстремисты, провокаторы. От них надо спокойно избавляться. Но и среди либералов тоже множество неадекватных и буйных персонажей — послушайте «Эхо Москвы»! Но мы ведь из-за этого не объявляем либерализм погромной идеологией…
По-моему, пренебрегая русским народом с его государственническим инстинктом, формировавшимся веками, власть совершает ошибку. История нашего народа сложилась так, что его от гибели спасали именно государственные скрепы. В нем еще со скифских времен живет стремление консолидироваться в мощную общность, необходимую на огромных открытых пространствах Евразии. Я сам, как русский человек, это чувствую на каком-то генетическом уровне. Когда государство начинает распадаться, мне физически становиться плохо. Когда оно начинает укрепляться — мне лучше. У некоторых моих оппонентов наоборот. Когда государство ослабевает, они чувствуют себя лучше, когда укрепляется — они жутко страдают и стараются, засев в СМИ, навязать свои страдания людям с совершенно иным мировидением. И мне больно за нормальных людей, не понимающих, почему их заставляют разделять двухпаспортные муки того же Познера?
— Как вы относитесь к миграции? Мы что, разучились работать и Россия не сможет выжить без приезжих?
— Это продолжение русского вопроса. А также вопроса о социальной ответственности бизнеса и роли государства. У нас в России немало безработных. Если предложить им нормальную заплату и условия, они будут работать. Пусть власть потребует от бизнесменов именно такого подхода — они у нас и так имеют прибыль, от которой какой-нибудь шведский предпринимать просто упал бы в обморок. Государство должно устанавливать правила игры, а не бизнес. Так во всем цивилизованном мире. Вспомним времена Великой депрессии, когда президент Рузвельт обладал полномочиями, сопоставимыми с полномочиями Сталина, если не больше. А про это забывают. Прежде всего, наши либералы-западники.
