— А кто там не пошел к Путину?
— Не помню по именам. Но после этого почвенников тоже стали брать… Они-то уж точно на прием к президенту пойдут, хотя могут там сильно напиться…
— Ладно, не будем их сдавать. Еще ты в своей газете долго корил Путина за то, что тот в своих посланиях не упоминает про культуру — и вот — наконец в последнем своем президентском послании он начал говорить про культуру и говорил о ней довольно долго. О как!
— Да, у меня даже статья была «Зачем вы, мастера культуры?» Я там писал: «Вы будете смеяться, но в послании президента уже в седьмой раз нет ни слова о культуре». А в восьмой раз таки оказалось про культуру очень много! Кстати, кампанию против учебников истории, прививающих нелюбовь к родине, тоже начала «ЛГ»…
Писательские разборки
— «ЛГ» по определению должна заниматься литературным процессом. А он такой, что русские писатели делятся на враждебные группировки и мочат друг друга, топят и обличают, смешат почтенную публику. Многие занимаются этим, — наверно, из-за адреналина? А по-другому, мирно, никак нельзя у нас?
— Тут вот в чем проблема. Группировки в литературе были всегда, это необходимое условие любого нормального культурного процесса. Если нет группировок, нет поляризации мировоззренческих эстетических концепций, нет той разности потенциалов, которая прошибает молнией художественного открытия. В чем специфика сегодняшней ситуации, чем она принципиально и печально отличается от того, что было даже в сталинские времена, когда все равно велась полемика между западниками и славянофилами? Сегодня борьбы нет — есть угрюмое противостояние. Кстати, при Сталине серьезно писатели страдали чаще тогда, когда пытались свою литературную борьбу привязать к политической борьбе в высших эшелонах власти, или в нее случайно оказывались вовлечены. Как, например, Бабель, крутивший роман с женой Ежова. Тогда обламывалось по полной программе… Вот еще пример: отличный писатель Борис Пильняк. Он сочинил по мотивам троцкистского мифа о смерти Фрунзе (во всем виноват Сталин!) «Повесть непогашенной луны». Кстати, по последним исследованиям видно: вождь к той смерти никакого отношения не имел. Ему вообще это было невыгодно. Ведь он сам поставил Фрунзе командовать Красной Армией, чтоб тот вычистил именно троцкистов, нацеленных на мировую революцию. (Мы не обсуждаем, хорошо это или плохо, просто ту ситуацию надо рассматривать в парадигме двух политических группировок, одна из которых была за мировую революцию, а другая — за восстановление российской империи в новом идеологическом формате.)
Приводят еще пример жуткой писательской драмы замечательного Варлама Шаламова. Но ведь его не за литературу посадили! Сейчас все опубликовано, даже не надо в архив лезть! Кино про Шаламова недавно сняли — вранье! А правда в том, что молодой парень, талантливый, пишущий, попал в троцкистскую группу и активно в ней работал, будучи женат на дочке старого большевика. И вот в двадцать шестом или двадцать седьмом его в первый раз замели. Я читал протокол его допроса. «Почему вы встали на путь борьбы с советской властью?» — «А потому что у меня к ней есть претензии. Зачем она свернула мировую революцию? Отчего перестали сажать священников?» А ведь сам Шаламов — сын священнослужителя. Говоря по-современному, парень подсел на экстремизм. И его посадили. Но срок Шаламову дали небольшой. Потом досрочно выпустили. Спохватились, что освободили неправильно, бардак же был в стране. До двадцати процентов заключенных находись в бегах. Объявили во всесоюзный розыск. При этом Шаламов спокойненько работал в Москве, в центральном профсоюзном издании, зав. отделом литературы — даже судился с этим журналом, который ему денег задолжал. Человек вел активную литературную и общественную жизнь! Его никто бы не нашел, если бы он в один прекрасный момент не встретился с той же самой троцкистской группой, в которой состоял до посадки, и не занялся тем же. Ему дали новый срок. Ну, при чем тут литература? Чистая политика. Я, кстати, застал Шаламова живым. Он любил пообщаться с молодежью, но никогда не рассказывал о причинах своей трагедии…
— Троцкисты — это были такие первые глобалисты.
— Ну, не первые. Между прочим, они едва не победили! Если бы не подавили свои революции немцы и венгры, если бы европейцы не переключились на социал-демократию, — глобальный коммунистический проект был возможен. Коминтерн и был создан как мировое правительство на случай победы мировой революции! Это мировое правительство сидело в России, его кормили, поили, готовили к тому, чтоб в нужный момент оно взяло в руки власть, а потом за ненадобностью посадили…
— Но вернемся к нашим баранам. Так что у нас сегодня с дискуссией западников и славянофилов?
— Чем принципиально отличается нынешняя ситуация? У нас по-прежнему есть славянофилы и западники. Но беда в том, что никакой полемики, никакой разности потенциалов, никакого спора между ними нет. Это — два, скажем так, идейно-эстетических гетто…
— …которые считают друг друга мудаками.
— Близко к тому. Они не считают нужным друг с другом полемизировать. Им все заранее ясно. Василий Белов, например, для либерального гетто — графоман. А с точки зрения почвенников либералы Битов, Искандер и Бродский — дрянь редкая. Но это бред, так не должно быть! Все авторы, которых я назвал, — объективно хороши!
— А ты посередине, ты над схваткой.
— Погоди! Я к этому как раз подхожу. Это отсутствие дискуссии наносит колоссальный урон литературной жизни. Когда нет спора в цивилизованной форме, нет движения. О чем могут спорить между собой единомышленники, сидя в гетто? Только о нюансах.
— Раньше и те, и другие апеллировали к начальству, а теперь начальству все по барабану.
— Ну, и сейчас стучат. На меня, например. Недавно, мы в «ЛГ» напечатали письмо писателя Черныха, критикующее Союз Российских писателей. Так руководительница СРП Василенко объявила Черныха, диссидента со сроком, друга Солженицына, черносотенцем. Не слабо, да? Вот тебе и вся дискуссия.
— Ну, не зря же так сложилось. Это о чем говорит?
— О страшном отчуждении между людьми, которое возникло в начале девяностых, когда выбирался путь. Это пропасть между людьми! Она глубже, чем та, что была между лагерями русской дореволюционной интеллигенции, даже шире чем между уехавшими в эмиграцию и оставшимися в «Совдепии». Цветаева в стихах постоянно обращалась к Пастернаку, они ссылались друг на друга, вели полемику… Раскол, казалось бы, эмигранты и советские — но между ними был контакт! А между этими писателями, живущими в одной стране, жрущими в одном ЦДЛ, когда деньги есть, приезжающими на одни книжные ярмарки — нет контакта!
Над схваткой
— Как тебе удалось стать таким мудрым? Все как дети в песочнице, а ты — один над схваткой.
— Над песочницей. И не я, кстати, один. Но сначала скажу о проблемах почвенников. Все девяностые годы они замалчивались, авторам этого направления не давали никаких премий. Пропущенное поколение! Там есть интересные, заметные фигуры, да хоть Петр Краснов, оренбургский автор, или Сергей Алексеев, который работает в том же направлении, что Алексей Иванов, только на голову выше и начал раньше на двадцать лет. Абсолютно замолчанные фигуры! Это я про информационное пространство, — а так-то у них читателей миллионы. Но этих фигур нет в консолидированном общественном сознании. Эти имена были табуированы и в бумажных изданиях, и на ТВ. Только мне из этого поколения удалось прорвать блокаду! Но не благодаря каким-то личным заслугам, просто потому, что у меня был очень шумный дебют в перестройку, и меня сложнее замолчать. Я к тому же был востребован на ТВ, меня приглашали на передачи, чтобы имитировать наличие в телепространстве патриотической точки зрения. Нужно скандальное патриотическое выступление — звали Проханова, нужно спокойное — звали Полякова. Вот мы двое на этом ковре и крутились. Но есть же масса талантливых людей моего поколения! Например, Юрий Козлов… Вера Галактионова. А еще был в Воронеже Слава Дегтев, умер, не дожив до пятидесяти. Великолепный рассказчик — даже внешне был похож на Куприна…
