– А как бы ты хотел?
Джордан смерил ее снисходительным взглядом.
– Что?
– Ничего.
– Тогда не смотри на меня так.
– Как?
– Как будто я ребенок!
– А разве нет?
– Нет, – Джин отвернулась, беспечно глядя, как красное солнце садится за горизонтом. – Я, между прочим, уже дважды занималась сексом.
– Одна или с мужчиной?
– Конечно, с мужчиной, – она недовольно фыркнула. – С двумя. Разными.
– Думала, что они заберут тебя отсюда?
– С чего ты взял?
– А это не так?
– Нет, – Джин посмотрела на Джордана и шмыгнула носом. – Ну, если только чуть-чуть.
– А у меня никогда не было дома.
– Совсем?
– Совсем.
– Такого не бывает.
– Откуда тебе знать, что бывает, а что нет?
– У всех есть дом.
– Тогда мой – это вон тот седан. Как себя помню, мы с отцом куда-то едем и едем.
– Твой отец проповедник?
– Можно и так сказать.
– Наверно, это здорово. Я имею в виду, все время куда-то ехать.
– Не знаю. Иногда мы останавливались у дяди Рема, и мне нравилось думать, что это и есть наш дом. Но потом он переехал в другой город, и у меня не осталось даже этой надежды.
– А твоя мать?
– Я не знал ее.
– Я тоже не знала свою мать. Отец говорил, что она сбежала с одним из постояльцев, когда мне исполнилось два года.
– Да. Дерьмо случается.
– Я бы тоже сбежала.
– От отца?
– От всего.
– Дядя Рем говорил, что как бы далеко мы не бежали, нам никогда не скрыться от своей сути.
– Пошел к черту твой дядя Рем!
– Не говори так.
– Ничего личного, просто все эти советы хороши до тех пор, пока это дерьмо не случится с тобой.
– Тебя никто не держит здесь.
– Да? И куда мне ехать? Кто меня возьмет? Ты?
– Может быть, позже.
– Всегда так!
Джин поднялась и пошла к конторке, за окном которой появился отец.
* * *
Рем говорил:
– Счастье – это не более чем абстракция, условность. Сладкий нектар, собранный нами из цветов жизни. Любовь? Любовь – это набор переменных, вечно меняющих свое значение. Коллекция чувств и эмоций, где никогда не будет определенного порядка. Слишком сложное уравнение, результат которого – хаос. Лишь страсть неизменна в этом мире. Ее невозможно подделать и придумать. Она в глазах. В сердце. В душе. Художники, архитекторы, политики, музыканты, писатели, физики, математики и просто влюбленные: все их шедевры и поступки – это их страсть. Их одержимость. Она – альфа и омега этого мира. Наши творения. Наша жизнь…
Добрая четверть часа потребовалась Левию, чтобы вскрыть замок в квартиру Рема. Шлюха, бесшумно выскользнув из соседней двери, застала взломщиков врасплох и потребовала двадцатку за молчание. Откуда-то сверху доносились утробные звуки блюющего человека. Чья-то семейная ссора разбудила младенца, и тот надрывался, пытаясь перекричать своих родителей.
– Почему дядя Рем жил здесь? – шепотом спросил Джордан.
– Не знаю, – Левий повернул ручку. Стальная цепочка с другой стороны не позволила ему широко открыть дверь. – Это что еще за черт?
– Кто там? – послышался женский голос. У нее была тяжелая усталая поступь. – Что вы себе позволяете?! – вспылила она, увидев открытую дверь.
Левий представился. Показал удостоверение священнослужителя.
– Простите, – сказал он. – Нам, должно быть, назвали неверный адрес.
Женщина сняла цепочку.
– Вы друзья Рема? – спросила она.
– А вы его знали?
– Это его квартира, – женщина жестом пригласила их войти. В распахнувшемся подоле халата мелькнуло обнаженное тело.
– Даже после смерти дядя Рем не перестает меня удивлять, – шепнул Джордан отцу. Его взгляд скользнул по комнате и остановился на столе, где на пустую банку из-под консервированных помидор был надет рыжий парик. – Надеюсь, это ваше? – спросил он девушку.
– Это? – она провела рукой по своим черным волосам, постриженным так коротко, что они кололи ей пальцы. – Это мое, – она вздохнула. На вид ей было не больше двадцати пяти. – В больницах никогда толком не умели лечить.
Джордан кивнул. Его взгляд невольно опускался к вырезу халата девушки, откуда того и гляди готовы были вывалиться пышные груди. «Такие худые ноги и такой бюст!» – подумал он. Левий кашлянул.
– Давно вы живете здесь? – спросил он девушку. Она повернулась к нему. Короткий подол халата снова на мгновение распахнулся. Джордан улыбнулся. Бедра у нее тоже были что надо. Шумевшая вода полилась через край ванной.
– Черт! – босые ноги девушки прошлепали по деревянному полу. – Черт! – Она нагнулась и начала спешно вытирать пролившуюся воду. – Соседи меня убьют! – ее голый зад сверкал белой кожей. – Черт! – она отжала тряпку над унитазом и снова нагнулась. Подол халата снова задрался вверх.
– Давайте, помогу, – предложил Джордан. Девушка посмотрела на него, пожала плечами и отдала тряпку. Красный лак на ее ногтях уже начинал облезать. Джордан не знал почему, но это смутило его больше, чем мелькавшее под халатом голое тело. Собирая с пола воду, он думал о шлюхе из соседней квартиры.
– Я – Кэнди, если кому интересно, – сказала девушка. Джордан обернулся. Он представил ее в рыжем парике, черных чулках и мини-юбке.
– Я – Левий, а это Джордан, – сказал отец. Джордан выжал тряпку над унитазом и вымыл руки. Когда он вышел из ванной, Кэнди рассказывала о том, как пришла к Рему.
– Почему вы остались? – спросил Левий.
– Вы представляете, что это за дом? – она опустила глаза. Поднялась на ноги и принесла конверт. – Вот. Рем оставил мне это.
– Господь прощает тебя? – прочитал Левий.
– Угу. И еще денег, – Кэнди покраснела. – Не подумайте ничего плохого о своем друге. Ну, в смысле меня… Я ведь… В общем… Врачи дали мне пару месяцев, поэтому… Раз уж…
– Все нормально, – успокоил ее Левий.
– Нет, – она покачала головой и посмотрела на Левия. – Вы не против, если я закурю?
– Курите.
Ее пальцы с ярко-красными ногтями дрожали. Она чиркнула зажигалкой раз пять, прежде чем смогла раскурить дешевую сигарету.
– То, что не убивает, делает нас сильнее, – грустно улыбнулась она, выдохнула синий дым и зашлась кашлем. Кровь наполнила рот. Она закрыла глаза, заставляя себя проглотить ее. – Удивительно, как быстро мы ко всему привыкаем. За последний год я напилась столько крови и спермы, что если бы не рак, то, наверное, поправилась бы на треть, – она снова затянулась. Джордан ждал, что ее скрутит новый приступ кашля, но его не последовало.
