Мать тем временем продолжает строить свою жизнь. Снова выходит замуж. Отсылает тебя в колледж, чтобы ты не смог испортить ее «счастье», хотя ты никогда и не пытался этого сделать. Ты учишься, представляя, как станешь журналистом, устроишься на работу, заведешь семью. Да, это именно то, во что ты веришь. Никаких рок-звезд и киноактеров. Все просто – вот она жизнь. А мать в очередной раз разводится со своим мужем, и тебе приходится оставить колледж, потому что никто больше не собирается платить за твое образование.
И вот тебе двадцать один, а твоей сестре одиннадцать. И годы снова бегут в каком-то хаосе, и ты бежишь вместе с ними. И нет стройности в этом беге, потому что ты бежишь не вперед, а бежишь куда угодно, лишь бы подальше от того, что тебя окружает. Бежишь, потому что уже не можешь по-другому. И шанса нет. И вера догорает красными углями в жаровне жизни, где жарится твоя судьба. И, кажется, что хуже уже быть не может. Но какой-то водитель, накурившись марихуаны, решает по-другому.
Мать умирает, не выходя из комы. Странная смерть. Умри она от ВИЧ-инфекции или алкоголя – в этом, может быть и была бы закономерность, а так… Кэрри тринадцать, тебе двадцать четыре, и мир кажется таким большим, что хочется спрятаться в шкаф и не вылезать оттуда. И веры нет. Есть только упрямство, которое помогает тупо идти вперед. Сестра растет… Ты растешь… И вдруг жизнь дает второй шанс.
Ты устраиваешься на работу в «Хот-Ньюс» личным водителем Бург-хайма. Полтора года ты возишь главного редактора по всей стране, а потом он вдруг говорит: «Рой, ты же умный парень. Не понимаю, почему ты стал водителем?» Ты хочешь отмолчаться, но редактор настойчив. «Не знал, что ты учился на журналиста», – говорит он. Ты киваешь, и хочешь сказать, что тебе не нужна его жалость, но не говоришь, а на следующий день он вызывает тебя к себе и говорит, что иногда людям нужно давать второй шанс. Ты перекладываешь бумажки, редактируешь, отвечаешь на звонки всяких безумцев, уверяющих, что видели инопланетян, или что у них в подвале поселился полтергейст. Работаешь, как проклятый, чтобы тебе доверили твою первую статью, а сестра устраивается на работу в публичный дом – и все снова летит в тартарары…
Кто-то настойчиво постучал в дверь. Рой встал с кровати.
– Рой Ривз? – спросил его незнакомый парень.
– Был им с утра.
– Кэрри твоя сестра?
– Да.
– Тогда иди, забирай ее, – парень кивнул в сторону такси.
– Что значит: забирай?
– Слушай, я всего лишь бармен.
Рой отнес Кэрри в дом и расплатился с таксистом. Бармен уехал.
– Черт! – Рой сел в кресло и закурил. Кэрри начала блевать. Он взял ее на руки и отнес в ванную.
– Думаю, что сейчас тебе все равно, где это делать, – сказал он, опуская ее на кафельный пол.
В голове снова зазвучал голос Бургхайма: «Поговори с ней. Твоя работа висит на волоске».
– Как я, черт возьми, поговорю с ней? – буркнул Рой, переворачивая сестру набок, чтобы она не захлебнулась собственной рвотой. – Как?
* * *
Тени. Они всегда приходили в срок, и Боа знал, что это больше, чем сгустки тьмы. В них была жизнь. В них был сам ад.
Дети спали в своих комнатах. Жена спала рядом… Боа поднялся с кровати. В окна барабанил дождь, но он предпочитал промокнуть, чем позволить этому злу явиться в свой дом.
– Ты проклят, Грегори, – промурлыкала тьма. – Ты и все, что с тобой связано.
Боа не ответил. Снял куртку и открыл входную дверь.
– Куда же ты бежишь, Грегори?
– Убирайся из моего дома!
– Если здесь нет места мне, тогда почему ты думаешь, что здесь есть место тебе?
Боа остановился.
– Хочешь, я навещу твоих детишек?
– Только попробуй…
– Или их мамочку?
Зубы Боа скрипнули.
– Если бы ты было человеком, я бы убил тебя за эти слова. Придушил собственными руками!
– Как убил свою мать? Или дядю Тедди? А, Грегори? Запомни. Ты – такое же зло, как и я. Не заставляй меня напоминать тебе об этом.
– Я просто хочу, чтобы ты ушло из моего дома.
– А что если я захочу остаться? – тьма засмеялась. Ее густота обрела плотность. – Разве ты не хочешь, чтобы я осталась у тебя, Грегори? – спросила тьма, и Боа задрожал, узнав этот голос. – Разве ты не хочешь показать мне моих внуков, сынок?
Его мертвая мать приближалась к нему с распростертыми объятиями.
– Перестань!
– Ну же, сынок, обними меня, – ее обнаженное тело было безобразно худым. – Положи свою голову мне на плечо и поплачь…
Боа отвернулся.
– Обещаю, я не сделаю тебе больно, – теперь за его спиной говорил дядя Тедди.
– Я верила тебе! – женский голос, который Боа запомнил слишком хорошо. Он заставил себя обернуться и посмотреть в наполненные ужасом глаза девушки. – Почему ты позволил им забрать меня, Грегори? Разве я плохо любила тебя? Разве плохо продавала свое тело, чтобы ты мог построить этот дом и отправить своих детей в хорошую школу?
И снова тьма:
– Ты такое же зло, как и я, Грегори.
– Мы будем делать дело или трепаться?
Женский смех.
– С кем ты разговариваешь, дорогой? – голос жены со второго этажа.
– Ни с кем.
– Но я слышала…
– Возвращайся в кровать!
И снова в темноте родился звонкий смех.
– Хватит! – рявкнул Боа.
– О, да! – простонала тьма. – Таким ты мне нравишься больше – дикое животное, защищающее своих детенышей!
– Я сказал…
– Признайся, ты уже выбрал бедняжку, которую отдашь мне? А, Грегори? Скажи, чем ты руководствовался, делая выбор?
– Какая разница?
– Есть разница. Для меня есть и, думаю, для тебя тоже.
– Просто сделай то, зачем ты пришло и убирайся!
– А если я не захочу ее?
Боа промолчал.
– Что, если мне приглянется другая? – тьма снова стала его матерью. – Ведь я так сильно люблю своего мальчика! Думаешь, я стану делиться с очередной сукой, морочащей ему голову? – черные глаза матери смотрели на лестницу.
– Послушай, – капли пота выступили на лбу Боа. – Я отдам тебе любую шлюху. Клянусь. Только давай уйдем из этого дома.
Смех.
– Я же говорю, Грегори! Ты – такое же зло, как я. И знаешь, ад уже плачет по тебе, мой милый сводник! Уже плачет…
* * *
Тэмми снилась Джесс. Такая теплая. Такая счастливая. Такая живая. Ее тело призрачно поблескивало в темноте. В ее глазах горел рубиновый огонь.
