– Многим нравится быть сверху, но у тебя, думаю, должно быть что-то другое.
– Ты ошибся.
– Вот как?
– Я самая обыкновенная, – Кристин улыбнулась.
– И никогда не хотела заняться любовью с женщиной?
– Нет.
– А с двумя мужчинами?
– Не особенно.
– А пара на пару?
– Может быть. Не знаю. Если только с тобой.
– Почему со мной?
– Потому что ты этого хочешь.
– Я уже ничего не хочу.
– Тогда к чему эти разговоры? – она запустила руку ему под рубашку, нащупала сосок и сильно сжала его пальцами. – Тебе нравится то, что я сейчас делаю?
– Мне много чего нравится.
– Вот как?
– Знаешь, как это делали в Греции?
– Знаю.
– Нравится?
– Нет, но если хочешь, можем сделать это так.
– Нет, – он поднялся с дивана. – Закрой глаза.
– Боюсь, мне не очень это понравится.
– Откуда ты знаешь, что это?
Он отвел ее в картинный зал.
– Могу я узнать, почему эти рисунки так важны для тебя? – спросила Кристин.
– Я же просил не подглядывать.
– Я задала вопрос.
Кристин старалась смотреть Маккейну в глаза, но картины словно магнит притягивали к себе ее взгляд. Эти безумные, холодные, пахнущие смертью картины. Кристин буквально чувствовала, как они наблюдают за ней – жадно, похотливо, плотоядно. Десятки, сотни, тысячи лиц… Маккейн обнял ее.
– Не бойся, – сказал он.
– Чего я должна бояться? – Кристин не могла не смотреть. Не могла не прислушиваться. Взгляды. Шорохи. Слишком темно. Слишком странно. – Какого черта? – она обернулась, почти уверенная в том, что сейчас увидит кого-то позади себя.
– Я же сказал, не бойся.
– Мне не нравится это место, – Кристин вглядывалась, прислушивалась, пыталась различить хоть что-то, но вокруг был лишь сумрак, мгла, ночь. И снова кто-то за ее спиной. Чье-то дыхание. Чьи-то руки. – Я хочу, чтобы ты включил свет, Маккейн!
– Здесь только ты и я, – он крепче прижал ее к себе.
– Отпусти!
– Это место исполнит все твои мечты. Все, чего ты когда-либо хотела. Самое дерзкое. Самое желанное…
– Да отпусти же! – Кристин влепила ему пощечину. Тени. Она видела, как они отступают в сумрак – слишком четкие, чтобы поверить в игру света. – Ты, маленький чертов извращенец! – крикнула Кристин. – Ты и твой чертов брат, – она не сомневалась, что третьим в этой комнате был Брэдли. Больше некому. – Придурки!
Кристин выбежала из дома.
– Что-то не так? – спросил Брэдли.
Он стоял на крыльце, не замечая, что сигарета, которую держит в руке, истлела, и уголь лижет кожу его пальцев. Но если Брэдли был здесь, то кто тогда был там, в картинном зале?
– Кристин?
– Не подходи ко мне! – она попятилась, едва не упав, забыв о мраморных ступенях.
«Что же здесь происходит, черт возьми?!»
Лужи захлюпали под ногами. Дождь намочил одежду и стих. Кто-то включил освещение парка. Фонари не горели. Почти не горели. Ядовито-желтая луна тонула в океане туч. Чей-то голос позвал ее по имени. Или это всего лишь ветер? Кристин побежала. Где-то здесь был выход. Обязательно должен быть выход! Ветка шиповника хлестнула ее по щеке.
– Черт!
Кристин повернула налево, затем направо. Исправных фонарей стало больше. Темное каменное строение вынырнуло из темноты. «Moles», – гласила выбитая в камне надпись, нависшая над ярко освещенным входом. Вездесущий вьюн опутывал возвышающиеся колонны, окружившие два цилиндрических этажа на четырехугольном основании. Зависший высоко в небе купол, казалось, тянется к ядовито-желтой луне, намереваясь проткнуть, как гнойный нарыв.
– Чертово место!
Порыв ветра качнул фонари, оживив тени, шепоты, шорохи. И снова кто-то позвал Кристин по имени, казалось, из самой утробы этого древнего склепа. Новый ветер. Новые тени. Они, извиваясь, ползли по земле. Стелились по мягкой жимолости, ломая стебли роз и лилий.
– Кристин!
Она побежала. Вьюн опутывал ноги. Луна тонула в тучах, скрывая дорогу. Маки. Целая поляна маков дрожала на ветру. Кристин обернулась. Тени. Они сбили ее с ног. Прижали к земле. Сотканные из темноты пальцы сорвали с нее одежду. Она закричала. Закричала от боли, от отвращения, от своего собственного бессилия.
Глава вторая
Лаялс Кинсли, адвокат Маккейнов, подозрительно смотрел на двух незнакомцев… Рем. Старый добрый друг…
– Как это случилось? – спросил он Левия.
– Авария.
– Случайность?
– Неисповедимость.
– Да. Похоже на Рема.
– Так говоришь, словно хорошо знал его, – насторожился Левий.
– Было время, – уклончиво сказал Лаялс.
– Почему он никогда не рассказывал о тебе?
– А почему он должен был это делать?
Левий отвернулся. Подошел к окну. Дети в кафе смеялись. «Чертовы адвокаты!» Лаялс закурил.
– Вообще-то это детское кафе, – напомнил ему Джордан.
Лаялс указал на пепельницы.
– Это ничего не меняет, мистер Лаялс.
– А что это должно менять?
– Поговорите с Кэнди.
– Кто такая Кэнди?
– Девушка, которая умирает от рака легких.
– Я не боюсь умереть.
– Вот-вот. И она тоже не боится.
– И в чем связь?
– В том, что вы оба искали Рема. Только она нашла, а вы нет.
– Не веришь, что Рем был моим другом?
– Нет.
– Почему?
– Я видел вашу машину, мистер Лаялс. Могу догадаться, сколько стоит ваш костюм. Да и живете вы, скорее всего, в доме за пару миллионов, где есть бассейн, пара спален и все, о чем можно только мечтать. Таким как вы не нужен Рем. Совсем не нужен.
– Ты ни черта не знаешь обо мне!
– Правда?
– Рем спас мне жизнь.
– Думаю, он даже не знал вас, – Джордан достал дневник Рема и положил на стол. – Вот какой была жизнь Рема. Можете посмотреть. Не бойтесь. Это всего лишь жизнь старого священника. Всего лишь жизнь…
* * *
– Хочешь, я познакомлю тебя с братом? – спросила Кэрри.
Анта качнула головой. Заказала еще выпить. Ероси. Ее бедная-бедная Ероси. Почему она позволила судьбе забрать ее?
