Надежда Петровна подскочила:
– Точно! Про Люську давно разное болтают. Ах она стерва! Шлюха подзаборная! Решила на мне заработать! Интересно, сколько ей отстегнули? Какова цена лишнего человека?
– Миллион, – ответил Олег.
Я повернулась к мальчику:
– Что, милый?
– Миллион, – повторил он, – сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, миллион.
– Хочешь сказать, что ты стоишь миллион? – уточнила я.
– Девять! Миллион, – обиделся подросток, – синий-синий. Красный нет. Синий миллион. Красный нет.
– Слушай, – вдруг осенило меня, – сколько тебе лет?
– Пятнадцать, – неожиданно разумно ответил мальчик.
– Не похоже что-то, – с сомнением отметила Надежда, – слишком он на вид маленький, щуплый, едва ли пятьдесят кило весит.
– Я тоже не могу похвастаться большими объемами, но давно перешагнула за двадцатилетний рубеж, – огрызнулась я, – толщина и рост не являются безусловными показателями возраста. Стойте!
– Что еще? – простонала Надежда.
– Если Анатолию двадцать восемь, то его сыну никак не может быть пятнадцать! – пробормотала я.
– Почему? – задала глупый вопрос хозяйка.
– В тринадцать лет мальчики отцами не становятся. Все истории про первую жену, попавшую в клинику, неправда. Лариса и Анатолий вас обманули, – огорошила я пенсионерку.
– А смысл? – ахнула Надежда Петровна.
Я развела руками.
– Где они взяли парня? – спросила она неизвестно у кого.
– Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, миллион, – ответил Олег.
– У меня голова заболела, – объявила старуха, – давление, небось, вверх поскакало, надо померить. Сделай одолжение, подай аппарат, он на подоконнике лежит.
Я подошла к окну, взяла небольшую темно-бордовую сумку и протянула ее хозяйке. Кряхтя и охая, Надежда вытащила тонометр, манжетик и собралась обернуть им руку.
– Синий! – закричал Олег с таким ужасом в голосе, что я похолодела. – Синий! Синий! Вж… вж… вж… Сто шестьдесят… сто десять…
Подросток сполз со стула и притаился за столом.
– А теперь что? – не поняла Надежда.
– Похоже, он испугался аппарата для измерения давления, – протянула я.
– Небось, его били, несчастное создание, – первый раз за долгое время пожалела она мальчика, – всего боится, от каждого шороха вздрагивает!
– Не уверена, – пробормотала я, – смотрите, у вас на стене висит маска, на мой взгляд, жуткая, с оскаленными зубами.
– Подруга с мужем ездили отдыхать в Африку, – нахмурилась Надежда, – привезли ее мне в подарок, пришлось на стене устроить. Сказали, такая рожа деньги в дом приманивает. Вот и любуюсь на сувенир, не снимаю, не хочу старую знакомую обижать, она от чистого сердца преподнесла, и думаю: вдруг про деньги правда. Но ты права, страхолюдская мордень, я сначала даже испугалась, но потом привыкла.
– Олег заходил раньше на кухню? – поспешила я с вопросом.
– Нет, только сегодня соизволил, – сказала Надежда.
– Маска бросается в глаза, – начала я размышлять вслух, – она выглядит пугающе, черная, глаза и зубы белые, по лбу и щекам нанесены желтые полосы. Мне стало не по себе, когда я увидела страшилище. Но Олег никак на нее не отреагировал, значит, он не очень пуглив. Чем же его напряг тонометр?
– Чем? – эхом повторила Надежда.
– Думаю, он связан с неприятным для мальчика человеком. Тот, кто обижал Олега, часто мерил давление, страдал гипертонией, гипотонией или каким-то сердечно-сосудистым недугом, – предположила я, – давайте уберем измерительный прибор.
– Не позавидуешь мне, – пожаловалась Надежда, – ни поесть, ни за здоровьем последить.
Олег выкарабкался из-под стола.
– Синий.
– Тебя обижала женщина? – спросила я.
– Красный.
– Значит, мужчина, – сделала я вывод.
– Синий, синий, миллион, – зачастил Олег.
– Молодец, – похвалила я мальчика, – теперь успокойся, он сюда не придет. Адреса не знает, и я никогда не дам тебя в обиду. Хочешь рисовать?
Олег выбежал из кухни, я опять взяла телефон.
– Есть хоть малейшая надежда понять, откуда он? – всхлипнула Надежда Петровна. – Лариска сволочь! Бросила мать! Не писала! Не звонила! Потом приперлась с психом! И в аварию попала! Надо было заставить их придурка с собой взять. Вечно я из-за своего доброго сердца страдаю.
Я не слушала стонов старухи. Мне давно стало понятно, что бедного Олега нельзя оставить с бабкой, он здесь умрет. Наверное, настало время объяснить, откуда я так хорошо знакома с проблемой аутизма. Да, нам в институте преподавали краткий курс психологии, включавший лекции о людях с отклонениями, а еще, к сожалению, у одной из моих подруг, Лары Кудрявцевой, есть дочь Нина, талантливая поэтесса, не желающая ни с кем общаться. Думаю, Лара сейчас самый нужный мне человек.
– Где может обучаться рисованию мальчик-аутист?.. – повторила мой вопрос Кудрявцева. – Не так уж много в столице центров, в которых работают с такими детьми. Самым лучшим считается «Вита»,
[3]
там замечательные врачи.
– Нина туда ходит? – уточнила я.
– Нет, – после некоторого колебания призналась Кудрявцева, – там очень дорого, нам с мамой это не по карману, а Леня снова женился, родил здорового мальчика и забыл нас.
– Понятно, – пробормотала я.
К сожалению, если в семье родился ребенок-инвалид, отец довольно быстро оформляет развод. Мужчины обычно считают жен виноватыми в появлении на свет нездорового потомства, они вступают в новый брак и не хотят иметь дела с бывшей семьей. Некоторые соглашаются платить алименты, другие, как Леня, упорно этого избегают, а у бедных мам не хватает ни сил, ни времени пристыдить бывшего мужа или подать на него в суд.
– «Вита» – шикарное место, – говорила Лара, – бассейн, психологи с университетским образованием, занятия по индивидуальным программам, рисование, лепка, спортивный зал, но отваливать за это надо тысячу евро в месяц.
– Ничего себе, – возмутилась я, – откуда у семей с больными ребятами такие деньги?
– «Вита» – коммерческое предприятие, – пояснила Кудрявцева, – и у богатых подчас рождаются особенные наследники. Моя Нина посещает муниципальный центр, у нас тоже неплохо, хотя ковров нет, тренажеры старые, но врачи потрясающие. Нинок делает успехи!
– Я не сомневаюсь, что твоя дочь умница, дай мне телефон вашего заведения и, если знаешь, номера всех мест, куда можно отвести на занятия подростка-аутиста, – попросила я.
