Сразу же по приезде он организовал местных жителей побелить обшарпанное здание, которое с тех пор аккуратно подновляли каждый год. Заставил сельсоветовское начальство заменить рассохшиеся рамы, в первое же лето придумывал привязывать между яблонями гамаки, в которых и лежали днем, дыша воздухом, больные.
Когда Марусе было двенадцать, она и сама попала в больницу с нечаянно взявшимся невесть откуда воспалением легких. И если в прошлые годы, под присмотром строгой матери возясь в огороде, она с легкой завистью поглядывала на людей в полосатых пижамах, раскачивающихся в гамаках в тени деревьев, то теперь с полным правом бездельничала в гамаке сама, откусывая от большого яблока, еще кислого, с белыми зернышками вместо коричневых, но уже сочного и вполне съедобного. Кислые яблоки Марусе нравились гораздо больше сладких.
Она вообще любила кислое. Поэтому в первый вечер, когда она еще не совсем отошла от жара, сбитого поданной доктором Истоминым маленькой белой таблеткой, и вся мокрая лежала на больничной постели, отчаянно жалея себя и боясь умереть, ей крайне по вкусу пришелся чай с принесенным Василием Николаевичем лимоном.
Чай был крепкий и сладкий, а лимон, который она аккуратно попробовала после того, как чай был выпит, кислым и очень вкусным. До этого Маруся лимонов никогда не видела и даже догадаться не могла, откуда в их глуши доктор взял такое странное чудо.
Когда он перед сном пришел осведомиться о ее самочувствии, Маруся не выдержала и спросила про невиданные доселе желтые кусочки с кислым вкусом. Доктор засмеялся и принес ей целый лимон. То есть это он рассказал ей, что плод называется лимон, что его можно класть в чай, а можно отрезать кусочки и сосать их просто так, особенно если любишь кислое.
Он оставил ей лимон на тумбочке и сказал, чтобы она ела его без всякого стеснения. Марусе было неудобно отбирать у доктора такую диковину, но он сказал, что к нему на днях приезжал друг, который родом из теплой Грузии, где лимоны растут просто на улицах, и привез он целую авоську, так что Маруся может съесть этот лимон целиком, если ей хочется, а потом он ей принесет еще.
Желтый фрукт Маруся, не удержавшись, съела в первый же вечер. Просто откусывала от него, как от яблока, и жмурилась от кислого вкусного сока, стекающего по пальцам и подбородку. И пока она лежала в больнице, доктор приносил ей лимоны каждый день. И она даже расстроилась немного, когда он сказал, что завтра ее выпишет. А потом обрадовалась, потому что он сказал, что лимоны из Грузии кончились, а в больнице ей уже порядком надоело. Особенно уколы.
Как-то так получилось, что после того, как Маруся поправилась, она стала прибегать в больницу почти каждый день. То помогала нянечке, тете Шуре, помыть полы в палате, то читала книжку кому-нибудь из пациентов, то, когда доктор был не занят, просачивалась к нему в кабинет и спрашивала о том, как устроен человек, откуда берутся болезни, можно ли сделать так, чтобы никто никогда не умирал, и почему, когда выпадает молочный зуб, то не больно, а когда выдирают зуб, который вырос на месте молочного, то больно очень сильно.
Истомин всегда разговаривал с ней как со взрослой, на вопросы отвечал подробно и понятно, не сердился, что она ему мешает, и из больницы не гнал. Когда он узнал, что мать выпорола Марусю за то, что она мешает доктору, то вечером пришел к ним домой, принес снова невесть откуда взявшиеся лимоны и долго говорил с Марусиной матерью за цветастой занавеской, отделяющей кухонную часть дома от горницы. Маруся напрягала слух, чтобы понять, о чем они беседуют, но так ничего и не услышала, а когда доктор ушел, мать буркнула, что она может ходить в больницу, сколько ее душе угодно, вот только пусть не думает, что это освободит ее от дел по дому или в огороде.
Ничего такого Маруся, понятное дело, и не думала. В их многодетной семье каждому находилось дело практически сразу после того, как ребенок переставал пользоваться горшком. Старшие братья отправлялись с отцом на охоту и рыбалку, летом гребли сено, носили воду из колодца, топили печи, коих в их большом доме было аж четыре штуки. Сестры пололи огород, мыли полы, давали корм скотине, убирали посуду со стола.
Среди шести детей Маруся была самой младшей. Сестры говорили, что мать относится к ней с жалостью и придирается меньше, чем к остальным, но сама Маруся этого не замечала. Мать была властная, суровая, молчаливая, не щедрая на ласку и тепло. Помимо огромного дома на ней была еще работа в колхозе, где она трудилась дояркой. Вставать приходилось затемно. Спала она по три-четыре часа. А в доме, помимо детей, еще жили две старухи, Марусины бабушки, которые уже почти ничего не видели, плохо слышали и с годами все чаще и чаще ложились в больницу к доктору Истомину.
Когда Марусе было пятнадцать, отца задрал медведь. Из леса его привезли в больницу, залитого кровью. Снесенный чуть ли не наполовину череп, снятые со спины и боков пласты кожи, вытекший левый глаз. Таким в последний раз Маруся увидела своего отца.
– Ничего я не сделаю, – сквозь зубы бормотал Истомин, осматривая пациента, – операция большого объема. Вертолет нужно вызывать, санавиацию, чтобы в область везти.
Вколов находящемуся в забытье пациенту большую дозу морфина, он звонил из ординаторской то в сельсовет, то в областную больницу, то курирующему здравоохранение начальнику. Вертолет под утро действительно пришел, разбудив всю деревню стрекотом и усевшись на картофельное поле, вот только Марусин отец к тому времени уже испустил дух, и доктор Истомин выглядел так, как будто чувствовал себя виноватым в том, что не смог его спасти.
Марусе было понятно, что Василий Николаевич тут ни при чем. Если и был кто-то виноват, что так случилось, то только медведь, да еще сам отец, подпустивший хищника к себе. Так она и сказала доктору, а он ее обнял и поцеловал в русую головку, от чего она раскраснелась и засмущалась. Доктора к тому моменту она, как и вся остальная деревня, обожала и боготворила.
Спустя пару месяцев она сказала ему, что хочет уехать в город и поступить в медучилище, да только боится, что мать не отпустит. Разговор с матерью Василий Николаевич взял на себя, и снова они о чем-то беседовали за цветастой занавеской, и снова Маруся, как ни старалась, не могла разобрать ни слова, но потом, когда доктор, не попрощавшись, ушел, чуть громче обычного стукнув входной дверью, мать сухо сказала, что Маруся может собираться в город и вообще делать в жизни все, что считает нужным. А она, мать, умывает руки.
В городе Маруся провела четыре года, приезжая домой только на каникулы. До Константиновского было сто километров, а лишних денег на автобус никогда не водилось. Училась она на «отлично», не пропуская ни одного занятия, с азартом осваивая все новые науки и свято стремясь к одной-единственной цели – стать хирургической сестрой и помогать доктору Истомину на операциях. И вот сейчас она возвращалась домой с вожделенным дипломом в кармане.
Ржаное поле давно осталось за спиной, тропинка плутала теперь среди леса, который Маруся знала как свои пять пальцев. Привычно озираясь по сторонам, она нашла четыре крепких белых гриба, которых вполне могло хватить на сковороду, если пожарить вместе с картохой. Грибы она сложила в небольшой полотняный мешочек, который достала из рюкзака. Они предназначались Истомину.
