– Уехал? Он тоже? – глупо спросил Адольф, чувствуя, что впадает в отчаяние от того, что последняя ниточка, связывающая его с Анной, оборвалась, а последняя попытка узнать, что же случилось, оказалась безуспешной.
– Наверное, пока еще не уехал. Он говорил, что первого июля уедет, а сейчас же еще июнь. – Девушка видела, что незнакомец чем-то сильно расстроен, и ей хотелось ему помочь.
– Девушка, – Адольф бросился перед ней на колени так резко, что она в испуге отшатнулась. – Пожалуйста, дайте мне его домашний адрес! Вы же знаете, где он живет. Поверьте, это очень важно. Это практически вопрос жизни и смерти для меня!
Адольф искренне верил в то, что сейчас говорил. Ему даже не пришло в голову, что адрес Гурама ему вполне может дать Анзор, ведь под запретом был только адрес Анны, но он находился в таком сумеречном состоянии сознания, что уже практически ничего не соображал. Животный ужас, что Анна потеряна для него навсегда, изгонял из головы мысли, разрушал логику. Сердце билось в его груди неровными болезненными толчками, и выглядел он так дико, что кафедральная незнакомка смотрела на него уже не с сочувствием, а, пожалуй, с испугом.
– Вы не переживайте так, – выговорила она наконец. – Хотите, я вам воды налью?
– Нет, не хочу.
– Гурам Анзорович на Васильевском острове живет. Я вам сейчас адрес на бумажке напишу. Хорошо?
– Да, спасибо. – Адольф дышал как загнанный конь. Даже бока у него ходили так же тяжело, как у скакуна, только что преодолевшего тяжелый путь к финишу. Выхватив из рук девушки бумажку, он рванул к двери и лишь с порога, вспомнив, обернулся: – Как вас зовут?
– Наташа.
– Спасибо вам, Наташа. Вы действительно очень меня выручили.
Всю дорогу до дома Гурама, которую он прошел пешком, его не отпускала мысль, что того не окажется на месте. Но, видимо, все невезение, отпущенное на его долю, уже было исчерпано. Гурам открыл дверь сразу, после первого же звонка. И дома он был один, чему Адольф несказанно обрадовался. Интуиция, чрезмерно развитая интуиция настоящего художника, подсказывала ему, что разговор между ними не будет предназначен для Нины, женщины, на которой был женат Багратишвили.
– Ты? – Открыв дверь, Гурам отступил в глубь небольшой прихожей. Его глаза были скрыты полутьмой коридора, однако Адольф мог голову дать на отсечение, что в них плещется ненависть. Это его удивило. Не было на свете ничего такого, что им приходилось бы делить. Или все-таки было?
– Я. Ты знаешь, что Анна уехала?
– Да, знаю. Отец сказал, – плечи Гурама поникли, но глаза продолжали смотреть все с тем же странным выражением.
– Она оставила записку, в которой попросила твоего отца не давать ее адрес ни тебе, ни мне. Гурам, ты знаешь, что случилось, почему она уехала? И почему больше не хочет нас видеть? Нас обоих.
– Так и будешь в коридоре стоять? – осведомился Гурам. – Проходи вон в кухню. Садись, а то в ногах правды нет.
– Гурам! Ты что-то знаешь? – Адольф в несколько шагов пересек небольшой коридор и оказался в чистой, уютной, вкусно пахнущей грузинскими специями кухне. – Говори! Не мытарь ты мне душу!
– Она уехала, потому что ты ее обманул, – Гурам встал у окна, опершись на широкий крепкий подоконник и сложив руки на груди.
– Я? Когда? В чем?
– Она очень честная девочка. И очень правильная. Она уехала, потому что узнала, что ты женат и у тебя есть ребенок.
– Что за глупости! Ирина разведется со мной сразу, как я попрошу. Мой брак ничего не значит, и ты про это знаешь. Кроме того, постой, а откуда она узнала, что я женат? Кто ей сказал?
– Я.
– Но зачем?
– Затем! – Гурам тяжело задышал. – Я влюбился в нее сразу, как увидел. Я с ума сходил, думая о ней ночами. А она сказала, что никогда не будет моей, потому что я женат на Нине, потому что есть Вахтанг. Я знал, что этого не изменить, но продолжал надеяться, что когда-нибудь она полюбит меня и сможет стать моей. А тут появился ты, казахстанский ублюдок! Ты влюбил ее в себя! Ты увел ее у меня из-под носа! Ты сорвал с ветки этот персик, который созрел не для тебя, а для меня! И при этом, о боже, ты тоже женат! У тебя тоже есть сын! Каково ей было про это узнать, как ты думаешь?
– Ты сказал ей, что я женат, чтобы отомстить за то, что она полюбила не тебя? Ты разрушил ее и мою жизнь только потому, что женщина, в которую ты якобы влюблен, предпочла другого? Гурам Багратишвили, гордый грузинский горец, ты так легко признаешься в том, что ты подонок?
– А ты сволочь! Ты ничем не лучше меня! Почему ты не признался ей сразу, что живешь с Ириной? Почему полгода молчал? Ты должен был рассказать ей об этом до того, как потащил ее в постель в квартире моего отца!
– Да! Должен был! В этом ты прав! – Адольф уже орал, не осознавая, что они стоят друг напротив друга, сжав кулаки. – Я просто не готовил ничего заранее! Я не знал, что тем вечером так случится! Я живу чувствами, а не разумом! Я знаю одно. Нам было хорошо. И это главное. И к этому мой брак десятилетней давности не имеет никакого отношения. А теперь она уехала и написала, что не хочет меня видеть! Выходит, из-за тебя! Это нечестно.
– А мне видеть, как вы заходите в дом отца, а потом ждать на лавочке, когда ты выйдешь, и понять, что ты остался у нее на ночь, честно? Я ее люблю! Понял, ты? Она моя! Я это доказал. Она стала моей уже после тебя, понял? И я сделаю все, чтобы она осталась моей на всю оставшуюся жизнь!
– Что ты сказал? – не веря собственным ушам, спросил Адольф. – Повтори, что ты сказал. Что значит она стала твоей?
– А то и значит, – Гурам вдруг гадко улыбнулся. – Ты ушел, а я пришел. И она была моей. И потом решила уехать. И теперь я уезжаю тоже. К ней. Ясно тебе?
– Этого не может быть, – Адольф с размаху врезал кулак в челюсть стоящего напротив Гурама. Тот не ожидал нападения, покачнулся и чудом не упал, но все-таки удержался на ногах и кинулся в драку.
Минут десять они отчаянно мутузили друг друга, хотя драться оба совсем не умели. Белая пелена перед глазами Адольфа становилась все шире и шире. Она поглощала измазанное кровью лицо Гурама, вертящуюся аккуратную кухоньку с перевернутой теперь мебелью, дневной свет, льющийся из незашторенного окна.
«Она была моей. После тебя. И она будет моей. Она уехала, а я теперь еду к ней», – шипела пелена, и, вскрикнув, Адольф вдруг потерял сознание. Очнувшись, он увидел встревоженное лицо Гурама, склонившегося над ним.
– Ну что, петух, пришел в себя? – спросило лицо разбитыми губами. – Или «Скорую» вызвать?
– Не нужно мне «Скорую», – тихо ответил Адольф. – «Скорую» вызывают к живым, а ты меня убил.
– Вот только патетики не надо, – Гурам поморщился и подвинулся, давая Адольфу встать. Руки он ему предусмотрительно не предложил, да и не принял бы тот его руки.
– Не надо, – согласился Адольф, кое-как отряхнул одежду и пошел к двери, не оглядываясь на своего противника. – Ничего не надо. Ничего и не будет. Теперь уже никогда. Будьте счастливы. Оба.
