— Кто назвал меня слабым? Нет, нет, дорогая моя, вы
ошибаетесь. Может быть, я просто мерзавец, но мне хочется сказать вам одну
вещь.
Губы ее слегка искривились. Сейчас начнутся оправдания.
— Да?
— Я себе нравлюсь. Да, — он кивнул, — нравлюсь, и все тут. Я
повидал жизнь, Руфь. Почти все испробовал, был и актером, и кладовщиком, и
швейцаров, и поденщиком, и носильщиком, и бутафором в цирке! Плавал матросом на
сухогрузе. Выставлял свою кандидатуру в президенты в одной южноамериканской
республике. Сидел в тюрьме! И только двух вещей я никогда не делал — не
занимался честным трудом и не расплачивался с долгами.
Он засмеялся и взглянул на нее. Неужели ее не возмутит эта
чушь? Нет, Виктор Дрейк обладал дьявольской силой. В его устах злокозненная
мерзость выглядела невинной шалостью. Жуткий взгляд пронизывал ее до костей.
— Не воображайте, Руфь! Не суйте мне в нос вашу
добропорядочность! Благополучие — вот ваш фетиш. Вы из тех девушек, которые
спят и видят себя женой своего хозяина. Поэтому-то вы и работаете у Джорджа. И
не следовало ему жениться на этой дурочке Розмари. На вас ему следовало
жениться. И вот бы, черт побери, не прогадал.
— Вы забываетесь.
— Розмари чертовски глупа, это у нее врожденное. Опьяняющая
красавица с мозгами кролика. Такие женщины волнуют мужчин, но не могут их
удержать. Ну а вы — это совсем другое. Боже, если мужчина в вас влюбится — то
уж навсегда.
Это был меткий удар. Не успев опомниться, она выдала себя с
головой:
— Если! Но он не любит меня!
— Джордж, вы хотите сказать? Руфь, не глупите. Случись
что-нибудь с Розмари, и он тут же на вас женится.
(Вот оно начало всего,)
Виктор продолжал, не сводя с нее глаз:
— И вы это знаете так же хорошо, как и я. (Рука Джорджа у
нее на плече, ласковый голос, тепло… Да, правильно… Она волнует его, он к ней
тянется…)
Виктор тихо сказал:
— Побольше уверенности, дорогая. Вы обведете Джорджа вокруг
мизинца. А Розмари всего-навсего дурочка.
«Правильно, — подумала Руфь. — Если б не Розмари, я бы
заставила Джорджа сделать мне предложение; И он бы не прогадал. Как бы я о нем
заботилась…»
Гнев ослепил ее, злость заклокотала в сердце. Виктор Дрейк с
интересом за ней наблюдал. Он любил подбрасывать идейки в головы людей. Или,
как в этом случае, помочь им разобраться в тех мыслях, которые уже до него
проникли в их сознание.
Да, вот с этого все и началось — со случайной встречи с
человеком, уезжавшим на следующий день черт знает куда. Руфь, вернувшаяся в
контору, уже не была той самой Руфью, которая эту контору покинула, впрочем, в
ее поведении и внешности никто бы не уловил ни малейших перемен.
Вскоре после ее возвращения позвонила Розмари.
— Мистер Бартон только что ушел завтракать. Могу чем-то
помочь?
— О, Руфь, в самом деле? Этот несносный полковник Рейс
прислал телеграмму, что не успеет вернуться к моему дню рождения. Спросите
Джорджа, кем бы он хотел его заменить. Нужно другого мужчину. Будут четыре
женщины — Ирис, Сандра Фаррадей и кто-то еще? Не помню.
— Думаю, четвертая — это я. Вы очень добры, что меня
позвали.
— О, разумеется. Я совсем про вас позабыла!
Послышался игривый смех Розмари, звякнула трубка.
Если бы Розмари видела, как вспыхнула Руфь, как сжала она
губы.
Позвала из милости — сделала Джорджу одолжение! «О, да,
пусть придет твоя Руфь. Ей будет приятно, что ее позвали, к тому же она всегда
нам помогает-. И выглядит довольно прилично».
В эту минуту Руфь осознала, как она ненавидит Розмари.
Ненавидит за ее богатство и красоту, беспечность —И
глупость. За то, что ей не нужно работать в конторе — ей все преподносится на
золотой тарелочке. Любовники, обеспеченный муж — ни трудов, ни забот…
Ненавистная, снисходительная, самодовольная, легкомысленная,
красивая…
— Чтоб ты сдохла, — процедила Руфь умолкнувшему телефону.
Слова напугали ее. Это так было на нее не похоже. Она умела
сдерживать страсти, никогда не горячилась, владела собой.
«Что происходит со мной?» — подумала она.
В этот день она возненавидела Розмари. Спустя год она с той
же силой продолжала ее ненавидеть.
Когда-нибудь, возможно, она сможет позабыть Розмари, но не
сейчас.
Ей захотелось воскресить в памяти те ноябрьские дни.
Она неподвижно сидела у телефона — сердце разрывалось от
ярости.
Спокойно, владея собой, передала Джорджу просьбу Розмари.
Сослалась на дела и сказала, что сама она, наверное, не придет. Но Джордж и
слушать не хотел об этом.
Следующим утром она вошла и сообщила об отплытии «Сан
Кристобаля». Облегчение и благодарность Джорджа.
— Итак, он отчалил?
— Да. Я вручила ему деньги в самый последний момент. —
Нерешительно добавила:
— Когда пароход разворачивался, он помахал рукой и крикнул:
«Поцелуйте Джорджа, скажите ему, вечером я выпью за его здоровье».
— Какая наглость! — сказал Джордж. Потом полюбопытствовал:
— Что вы о нем думаете, Руфь?
Она подавила эмоции.
— О, таким я его и представляла! Ничтожество.
И Джордж ничего не заметил, ничего не заподозрил! Ей
хотелось кричать: «Зачем ты послал меня к нему? Разве ты не знал, что он со
мной сделает? Разве ты не понимаешь, что я уже не та? Не видишь, насколько я
опасна? Кто знает, что я могу натворить?»
Вместо этого деловито сказала:
— По поводу письма из Сан-Пауло… Она была опытным, умелым
секретарем. Минуло пять дней.
День рождения Розмари.
Мало работы… посещение парикмахера… новый черный костюм,
искусно наложенная косметика. В зеркале совсем чужое лицо. Бледное, решительно,
злобное.
Значит, не ошибся Виктор Дрейк. В ней нет ни капли жалости.
Позже, когда она глядела на посиневшее, застывшее лицо
Розмари, жалости по-прежнему не было.
А теперь, спустя одиннадцать месяцев, воспоминание о Розмари
неожиданно напугало ее…
3. Антони Браун
Антони Браун нахмурился, едва лишь подумал о Розмари Бартон.
