— Ясно. Ну что ж, Бартон, кто, как вы предполагаете мог это
сделать?
— Не знаю! — закричал Джордж. — Я сказал вам, не знаю. Если
бы я мог только предположить…
— Прекрасно… прекрасно… Мне подумалось, что у вас могли быть
определенные подозрения. Впрочем, в подозрениях недостатка не будет. Как вы
сидели — начиная с вас?
— Справа от меня — Сандра Фаррадей. С ней рядом — Антони
Браун. Потом Розмари. Потом Стефан Фаррадей, Ирис и слева от меня Руфь Лессинг.
— Ясно. А ваша жена в тот вечер, до того, уже пила
шампанское?
— Да. Бокалы наполнялись несколько раз. Все случилось во
время кабаре. Стоял страшный шум — выступал один из негритянских ансамблей, и
мы все были увлечены представлением. Она упала на стол, и вслед за этим
загорелся свет. Может быть, она вскрикнула… или забилась в конвульсиях… но
никто ничего не слышал. Врач сказал, что смерть наступила практически
мгновенно. Бог милостив.
— Да, именно так. Ну что ж, Бартон, при поверхностном
рассмотрении все совершенно очевидно.
— Вы имеете в виду…
— Разумеется, Стефана Фаррадея. Он сидел по правую руку от
нее. Ее бокал с шампанским находился возле его левой руки. Легче всего положить
яд, когда погасили огни, а внимание присутствующих было устремлено на сцену. Ни
у кого другого не было такой благоприятной возможности. Я хорошо знаю, какие в
«Люксембурге» столы. Они круглые и занимают значительную площадь — сомневаюсь,
чтобы кто-нибудь мог бы дотянуться через стол, не будучи замеченным даже в
темноте. То же самое можно сказать про парня слева от Розмари. Чтобы положить
что-то в ее бокал, он должен был перегнуться через нее. Существует и другая
возможность, но давайте сначала займемся первой. По какой причине Стефану
Фаррадею, члену парламента, хотелось разделаться с вашей женой?
Сдавленным голосом Джордж сказал:
— Они… они были довольно близкими друзьями. Если… если
Розмари, например, отвергла его, у него могло появиться желание ей отомстить.
— Весьма театрально. Это единственный мотив, который вы
можете предположить?
Рейс внимательно на него посмотрел.
— Давайте разберем возможность номер два: одна из женщин.
— Почему женщин?
— Дорогой Джордж, не упустили ли вы, что в компании было
семь человек. Четыре женщины и трое мужчин, и, вероятно, раз или два в течение
вечера, когда танцевали три пары, одна женщина сидела у стола в одиночестве? Вы
все время танцевали?
— Да.
— Хорошо. Не припомните ли, кому до кабаре приходилось одной
оставаться у стола?
Джордж на минуту задумался.
— Кажется, помню, последней оставалась Ирис, а до нее Руфь.
— Вы помните, когда ваша жена выпила последний бокал
шампанского?
— Дайте сообразить… она танцевала с Брауном. Помню, она
вернулась к столу и сказала, что немного утомилась — он отменный танцор. Тогда
же она выпила вина. Минуту спустя заиграли вальс — она танцевала со мной. Вальс
— единственный танец, который доставляет мне удовольствие. Фаррадей танцевал с
Руфью, а леди Александра с Брауном. Ирис сидела одна. Сразу же вслед за этим
началось кабаре.
— Тогда давайте ей и займемся. Ирис полагалось какое-то
наследство в случае смерти вашей жены?
Джордж раскрыл рот от изумления.
— Дорогой Рейс… не ерундите. Ирис всего-навсего ребенок,
школьница.
— Я знал двух школьниц, совершивших убийство.
— Но Ирис! Она так любила Розмари.
— Не кипятитесь, Бартон. Она имела возможность убить
Розмари. Я хочу знать, имела ли она для этого причину. Кажется, ваша жена была
довольно богатой женщиной. К кому перешли ее деньги — к вам?
— Нет, они перешли к Ирис — на правах опеки. Он дал
необходимые разъяснения, которые Рейс внимательно выслушал.
— Забавная ситуация. Богатая сестра и бедная сестра. Тут
многие девушки посчитали бы себя ущемленными.
— Но только не Ирис.
— Возможно — но у нее был совершенно определенный мотив.
Намотаем это себе на ус. У кого еще могли быть мотивы?
— Ни у кого — абсолютно ни у кого. Уверен, у Розмари не было
ни единого врага. Я этим специально занимался… спрашивал… пытался выяснить. Я
даже снял дом рядом с Фаррадеями, чтобы…
Он замолчал. Рейс взял свою трубку и начал ее вычищать.
— Мой юный Джордж, не лучше ли будет, если вы мне все
подробно расскажете?
— Что вы имеете в виду?
— Вы что-то утаиваете — это и за версту видно. Ваше право
охранять репутацию жены… Вы пытаетесь выяснить, была она убита или нет, и если
это имеет для вас значение — тогда выкладывайте все начистоту.
Наступило молчание.
— Хорошо, — сдавленным голосом сказал Джордж. — Вы правы.
— У вас есть основания считать, что ваша жена имела
любовника, да?
— Да.
— Стефан Фаррадей?
— Не знаю! Клянусь вам, не знаю! Может быть, он, а может
быть, и Браун. Поди разберись. Черт побери.
— Скажите, а что вам известно об этом Антони Брауне?
Забавно, кажется, я слышал это имя.
— Не знаю о нем ничего. И никто ничего о нем не знает.
Симпатичный весельчак — вот и все, что о нем известно. Полагаю, что он
американец, но говорит он без акцента.
— Хм, может быть, посольство что-нибудь выяснит? Не
предполагаете — какое?
— Нет… нет. Рейс, я должен вам рассказать. Она написала
письмо… я… я потом осмотрел промокательную бумагу. Это… Это, бесспорно,
любовное письмо. Но там не было имени.
Рейс старательно отвел в сторону глаза.
— Ну что ж, это уже кое о чем говорит. Леди Александра,
например, — она бы не потерпела, если бы ее муж завел интригу с вашей женой. У
нее нюх на такие дела. Такая женщина при случае и убить может. Подведем итог.
Таинственный Браун, Фаррадей и его жена, юная Ирис Марло. А что скажете о
другой женщине, о Руфь Лессинг?
— Руфь к этому совсем не имеет отношения. По крайней мере, у
нее-то не было никаких оснований.
— Что это за девушка?
— Превосходная девушка, — с энтузиазмом проговорил Джордж. —
Практически член семьи. Моя правая рука — никого так высоко не ценю, как ее, и
абсолютно ей доверяю.
