— Ваша уверенность основывается на фактах?
— Нет. Мне кажется, это наиболее возможный вариант, но я не
понимаю, как она это сделала! В обоих случаях она сидела на таком месте, что
практически не имела возможности отравить шампанское. Чем больше я думаю о
случившемся, тем больше убеждаюсь: Джорджа не могли отравить — и все-таки его
отравили! — Антони замолчал. — И еще одна мысль меня беспокоит: вы выяснили,
кто написал эти анонимные письма, с которых все началось?
Рейс покачал головой.
— Нет. Думал, что выяснил, а теперь вижу, что ошибся.
— Дело вот в чем: кому-то известно об убийстве Розмари,
поэтому, если вы не поторопитесь, следующей жертвой станет эта загадочная для
нас личность.
11
По телефону Антони выяснил, что к пяти часам Люцилла Дрейк
собирается на чашечку чая к своей старой подруге. Приняв в расчет все возможные
проволочки (возвращение за сумочкой, запоздалое желание прихватить на всякий
случай зонт, несколько минут болтовни под дверью), Антони решил приехать на
Эльвестон Сквер ровно в двадцать пять минут шестого. Ему хотелось увидеть Ирис,
а не ее тетушку. И кроме того, как гласила молва, присутствие Люциллы оставило
бы ему весьма незначительную возможность поговорить с Ирис.
Горничная (девушка не обладала завораживающей наглостью
Бетти Арчдейл) сказала, что мисс Ирис только что пришла и находится в кабинете.
Антони улыбнулся:
— Не беспокойтесь. Я найду дорогу. — И, миновав горничную,
направился к дверям кабинета.
Ирис вздрогнула при его появлении.
— О, это ты?
Он быстро подошел к ней.
— Что случилось, дорогая?
— Ничего. — Она замолчала, потом торопливо сказала:
— Ничего. Только меня едва не задавили. О, я сама виновата.
Я о чем-то задумалась и, не посмотрев, пошла через дорогу, из-за угла вылетела
машина и чуть меня не сбила.
Он ласково ее потрепал.
— Этого не следует делать, Ирис. Я очень обеспокоен — и не
только потому, что ты чудом выскочила из-под колес, а тем, что ты бесцельно
слоняешься среди машин по улице. Что с тобой, дорогая? Тебя что-то волнует, не
так ли?
Она кивнула. В больших черных глазах появился страх. Антони
понял их выражение, прежде чем она тихо и торопливо сказала:
— Я боюсь.
К Антони вернулось благодушное спокойствие. Он присел на
широкой тахте подле Ирис.
— Ну что ж, — сказал он, — рассказывай.
— Не думаю, чтобы я хотела выложить тебе душу, Антони.
— Не смеши меня, ты похожа на героинь скучных,
душещипательных романов. Те в самом начале первой главы объявляют о страшной
тайне, а потом разражаются нужной историей в пятьдесят тысяч слов.
Она улыбнулась бледной, вымученной улыбкой.
— Я хочу рассказать тебе, Антони, но не знаю, что ты
подумаешь… не знаю, поверишь ли ты…
Антони поднял руку и начал загибать пальцы.
— Раз — незаконный ребенок. Два — шантажирующий любовник.
Три…
Она сердито его оборвала:
— Не мели чепухи. Ничего подобного.
— Ты облегчила мою душу, — сказал Антони. — Продолжай,
дурочка.
Лицо Ирис опять затуманилось.
— Нечего смеяться. Это… это касается того самого вечера.
— Да? — его голос напрягся. Ирис сказала:
— Ты присутствовал утром при расследовании, слышал…
Она замолчала.
— Очень мало, — сказал Антони. — Полицейский хирург
распространялся о всяких технических подробностях, в основном насчет цианида и
о действии цианистого калия на Джорджа, а также про вещественные
доказательства, которые представил тот первый инспектор, не Кемп, а другой, с
пышными усами, который первым приехал в «Люксембург» и начал расследование.
Главный клерк из конторы Джорджа опознал труп. Весьма покладистый следователь
отложил расследование на неделю.
— Я имею в виду этого инспектора, — сказала Ирис. — Как он
объяснил, под столом отыскался маленький бумажный пакетик со следами цианистого
калия.
Антони заинтересовался.
— Да? Очевидно, некто, подсыпавший эту дрянь Джорджу в бокал,
просто выбросил под стол упаковку. Простейшая вещь. Он не хотел рисковать,
сохраняя ее при себе, или, может быть, это была она…
К его удивлению, неистовая дрожь охватила Ирис.
— О, нет, Антони. Нет, совсем не то.
— О чем ты, дорогая? Что тебе известно?
— Я бросила этот пакетик под стол, — сказала Ирис. Он с
удивлением на нее посмотрел.
— Послушай, Антони. Ты помнишь, Джордж выпил шампанское, а
потом все и произошло?
Он кивнул.
— Ужасно — подобно дурному сну. Как гром посреди ясного
неба. Я хочу сказать: после концерта, когда зажегся свет, я почувствовала
облегчение. Понимаешь, в тот раз мы увидели мертвую Розмари, и почему-то, не
знаю почему, я снова этого ожидала… Я чувствовала, она была там: мертвая, возле
стола…
— Дорогая…
— Знаю. Просто нервы. Но как бы то ни было, мы все остались
живы, ничего страшного не произошло, и вдруг, когда, казалось, что и ждать
больше нечего, — все снова началось. Я танцевала с Джорджем, и мне было так
хорошо. Мы вернулись к столу. И тут Джордж вдруг вспомнил про Розмари и
попросил нас выпить в память о ней… Потом он умер, и снова повторился этот
кошмар. Я остолбенела. Тряслась, как в лихорадке. Ты приблизился к нему, я
отодвинулась немного назад, подбежали официанты, кого-то послали за доктором. Я
словно застыла и стояла не шелохнувшись. Вдруг комок подступил к горлу, по
щекам покатились слезы: я впопыхах открыла сумочку, чтобы вынуть платок. Не
глядя нащупала платок, вынула его — в нем находился плотный кусок белой бумаги,
вроде тех, в какие в аптеках заворачивают порошки. Понимаешь, Антони, его не
было у меня в сумочке, когда я собиралась в ресторан. Ничего похожего не было!
Сумка была совсем пустая. Я сама в нее все сложила: пудреницу, губную помаду,
платок, вечерние заколки в футляре, шиллинг и пару шестипенсовиков. Кто-то
подложил этот пакет в мою сумку. И тут я вспомнила, что такой же пакет нашли в
сумке у Розмари после ее смерти, и в нем оставалось еще немного цианида. Я
испугалась, Антони, ужасно испугалась. Пальцы ослабли, и пакет выскользнул из
платка под стол. Я не подняла его. И ничего не сказала. Я была слишком
напугана. Если бы кто-нибудь это увидел, мог подумать, что я убила Джорджа, а я
не убивала его.
