Давая выход своим чувствам, Антони протяжно засвистел.
— И никто не видел тебя? — спросил он. Ирис замялась.
— Не уверена, — тихо сказала она. — Кажется, Руфь заметила.
Но она выглядела настолько ошеломленной, что я не знаю — или она действительно
заметила, или просто рассеянно на меня смотрела.
Антони снова присвистнул.
— В общем, весело, — проговорил он.
— Куда уж веселее. Я так боюсь, что они до всего докопаются.
— Интересно, почему там не было твоих отпечатков? Прежде
всего они бы занялись отпечатками.
— Думаю, потому что я держала пакет через платок.
Антони кивнул.
— Да, в этом тебе повезло.
— Но кто же все-таки мог положить его в мою сумку? Сумка
была при мне весь вечер.
— Это не так трудно сделать, как ты думаешь. Когда ты пошла
танцевать после кабаре, ты оставила сумку на столе. Кто-то мог подсунуть пакет.
Там были женщины. Соберись-ка с мыслями и расскажи мне, что творит женщина в
туалетной комнате? О таких вещах следует знать. Вы все стояли вместе и болтали
или разбрелись каждая к своему зеркалу?
Ирис задумалась.
— Мы все прошли к одному столу — очень длинному, со
стеклянным верхом. Положили сумочки и оглядели себя.
— Продолжай.
— Руфь напудрила нос, а Сандра поправила прическу и воткнула
в нее шпильку, я сняла мой лисий капюшон и отдала его женщине, потом увидела на
руке какую-то грязь и подошла к умывальнику.
— Оставив сумку на стеклянном столе?
— Да. И вымыла руки. Кажется, Руфь все еще прихорашивалась,
Сандра сбросила плащ и снова подошла к зеркалу, Руфь отошла и вымыла руки, а я
возвратилась к столу и немного поправила прическу.
— Значит, кто-то из них двоих мог незаметно что-то положить
тебе в сумку?
— Да, но пакет был пуст. Выходит, его положили после того,
как было отравлено у Джорджа шампанское. Во всяком случае, я не могу поверить,
что Руфь или Сандра способны это сделать.
— Не переоценивай людей. Сандра из числа тех фанатиков,
которые в средние века заживо сжигали своих противников, а такой безжалостной
отравительницы, как Руфь, еще свет не видывал.
— В таком случае, почему Руфь не заявила, что она видела,
как я уронила пакет?
— Постой. Если бы Руфь умышленно подсунула тебе цианид, она
бы из кожи вылезла, чтобы ты от него не избавилась. Похоже, что это не Руфь.
Значит, больше всего подходит официант. Официант, официант! Если бы только у
нас был незнакомый, неизвестный нам официант, официант, нанятый на один вечер.
Но нет, нас обслуживали Джузеппе с Пьером, а они совсем не подходят.
Ирис вздохнула.
— Я рада, что рассказала тебе. Об этом никто больше не
узнает, правда? Только ты и я?
Антони как-то смущенно на нее посмотрел.
— Вот тут-то ты и ошибаешься, Ирис. Наоборот, ты сейчас
поедешь со мной на такси к старине Кемпу. Мы не можем хранить такие вещи у себя
под шляпой.
— О нет, Антони! Они подумают, будто я убила Джорджа.
— Они определенно так подумают, если потом узнают, что ты
затаилась и ничего об этом не рассказала! Тогда твои отговорки прозвучат до
чрезвычайности неубедительно. А если ты сейчас откроешься, вероятно, они тебе
поверят.
— Пожалуйста, Антони…
— Послушай, Ирис, ты в трудном положении. Но помимо всего
прочего, существует такая вещь, как правда, ты не можешь поступать нечестно и
думать о собственной шкуре, когда речь идет о справедливости.
— О Антони, к чему такое благородство?
— Тебе, — сказал Антони, — нанесли жестокий удар. Но что бы
ни случилось, мы отправимся к Кемпу! Немедленно!
Нехотя она вышла с ним в прихожую. Ее пальто было брошено на
стул, он взял его и помог ей одеться. Страх и протест застыли в ее глазах, но
Антони был непреклонен. Он сказал:
— Возьмем такси в конце улицы.
Когда они направились к выходу, внизу послышался звонок.
Ирис воскликнула с облегчением:
— Совсем позабыла — это Руфь. Она пришла после работы, чтобы
договориться о похоронах. Они состоятся послезавтра. Я думаю, без тети Люциллы
мы лучше договоримся.
Антони быстро подошел к двери и отворил ее, прежде чем
успела подбежать горничная.
Руфь выглядела усталой и довольно растрепанной. В руках она
держала увесистый портфель.
— Извините, я опоздала, в метро вечером ужасная давка,
вынуждена была пропустить три автобуса, а такси не было.
«Никогда не видел, — подумал Антони, — чтобы Руфь вынуждена
была оправдываться. Еще одно свидетельство, что смерть Джорджа подорвала эту
почти нечеловеческую энергию».
— Я не могу пойти с тобой, Антони. Мне нужно с Руфью обо
всем договориться, — сказала Ирис.
Антони возразил непререкаемым голосом:
— Боюсь, наше дело более важное… Ужасно сожалею, мисс
Лессинг, что разлучаю вас с Ирис, но дело у нас неотложное.
Руфь сказала не мешкая:
— Не беспокойтесь, мистер Браун, я обо всем договорюсь с
миссис Дрейк, когда она возвратится. — Едва заметная улыбка появилась у нее на
губах. — Знаете, мне удается с ней ладить.
— Уверен, вы можете поладить с кем угодно, мисс Лессинг, —
польстил ей Антони.
— Вероятно. Не поделитесь ли вы со мной своими
соображениями, Ирис?
— Да у меня их нет. Я хотела просто обсудить все с вами,
потому что тетя Люцилла поминутно меняет свои решения, думаю, вам будет
довольно трудно с ней договориться. Придется попотеть. Мне все равно, какие
будут похороны! Тетя Люцилла обожает похороны, а мне это не по душе. Прах
необходимо предать земле, но стоит ли создавать вокруг этого шумиху. Для самих
умерших это не имеет ни малейшего значения. Они навсегда покинули нас. Мертвые
не возвращаются.
Руфь не ответила, и Ирис повторила с какой-то непонятной
настойчивостью:
— Мертвые не возвращаются:
— Пойдем, — сказал Антони и потянул ее к двери. По площади
медленно тащились такси. Антони остановил одно и помог Ирис усесться.
— Скажи мне, моя прелесть, — обратился он к ней после того,
как велел шоферу ехать в направлении Скотланд Ярда, — чье присутствие в холле
ты ощутила, когда сочла уместным заявить, что мертвые не возвращаются? Джорджа
или Розмари?
