— Не вижу оснований, с чего бы вам убивать Джорджа Бартона.
Мне кажется, я знаю, кто убил его, а также и Розмари Бартон.
— Кто же это?
Рейс неторопливо, будто подбирая слова, проговорил:
— Забавно, все подозрения у нас падают на женщин. Я тоже
подозреваю женщину. — Он помолчал и негромко произнес:
— Я считаю, что преступницей является Ирис Марло.
Антони с грохотом отодвинул стул. Его лицо мгновенно стало
темно-малиновым, а затем он с усилием овладел собой. Он заговорил с наигранной
игривостью и по-обычному насмешливо, но голос его дрожал.
— Ради бога, давайте обсудим подобную возможность, — сказал
он. — Почему Ирис Марло? И если это так, с чего бы ей, скажите мне, по ее
собственному признанию, выкидывать пакет из-под цианида под стол?
— Потому что, — сказал Рейс, — ей было известно, что Руфь Лессинг
все видела.
Антони тщательно, склонив голову набок, обдумывал ответ.
Наконец кивнул.
— Принято, — сказал он. — Продолжим. Почему вы в первую
голову подозреваете ее?
— Мотивы, — ответил Рейс. — Розмари было оставлено огромное
состояние, а про Ирис позабыли. Мы знаем, она считала себя обделенной и долгие
годы пыталась подавить жившую в ее сердце обиду. Она знала, если Розмари умрет
бездетной, деньги целиком достанутся ей. При этом Розмари была угнетена,
несчастна, подавлена в результате инфлюэнцы, при таком настроении заключение о
самоубийстве могло быть принято не задумываясь.
— Что ж, все правильно, превращайте девушку в чудовище! —
сказал Антони.
— Не в чудовище, — ответил Рейс. — Существует еще иная
причина, по которой я подозреваю ее, — причина довольно отдаленная, как может
вам показаться. Я говорю о Викторе Дрейке.
— Викторе Дрейке? — удивился Антони.
— Дурная кровь. Видите ли, мне не было нужды выслушивать
болтовню Люциллы. Мне все известно о семействе Марло. Виктор Дрейк — не столько
слаб, сколько злобен. Его мать — слабоумное ничтожество. Гектор Марло —
безвольный и злобный пьяница. Розмари эмоционально неустойчива. Вся семья —
воплощение слабостей, пороков, шатаний. Налицо предрасположение к преступлению.
Антони закурил. Руки его дрожали.
— Значит, вы не верите, что на скверной почве может вырасти
здоровый цветок?
— Разумеется, может. Но я не уверен, что таким здоровым
цветком является Ирис Марло.
— Мои доводы не имеют значения, — не спеша проговорил
Антони, — поскольку я в нее влюблен. Джордж показал ей эти злосчастные письма,
она пугается и убивает его? Так это выглядит?
— Да. В этом случае главное значение приобретает испуг.
— И как ей удается подложить эту дрянь Джорджу в шампанское?
— Этого, признаюсь, я не знаю.
— Спасибо, что хоть этого вы не знаете. — Антони начал взад
и вперед раскачивать свой стул. Его глаза наполнились угрозой и злостью. — У
вас крепкие нервы, коль скоро вы все это мне высказали.
Рейс спокойно ответил:
— Я знаю. Но полагаю, это необходимо сказать. Кемп молча, с
интересом за ними наблюдал. При этом он машинально помешивал свой чай.
— Прекрасно, — Антони выпрямился. — Пора действовать. Что
толку сидеть за столом, пить тошнотворную жидкость и с умным видом заниматься
пустопорожним теоретизированием. Загадка должна быть решена. Мы должны
разрешить все трудности и выяснить истину. Я возьму это на себя — и я своего
добьюсь. Я все переворошу, и когда мы узнаем истину, мы поразимся простоте
решения. Я еще раз сформулировал проблему. Кто знал об убийстве Розмари? Кто
написал об этом Джорджу? Почему ему написали? А теперь поговорим о самих
убийствах. Первое уже потускнело. Оно случилось давно, и мы в точности не
знаем, что тогда произошло. Но второе убийство случилось у меня на глазах. Я
его видел. Следовательно, я должен знать, как все было. Легче всего насыпать
цианид Джорджу в бокал было во время кабаре, но его не насыпали, ведь он выпил
из своего бокала сразу же по окончании концерта. Я сам видел, как он выпил.
После этого никто ничего к нему в бокал не клал. Никто не дотрагивался до его
бокала, совершенно никто, и когда он снова выпил, там было полно цианида. Он не
мог быть отравлен — но его отравили! В его бокале оказался цианид — но никто не
мог его туда положить! Мы приблизились к истине?
— Нет, — сказал главный инспектор Кемп.
— Да, — продолжал Антони. — Мы попали в царство волшебных
мистификаций. Или деятельность духов. Сейчас я набросаю вам свою теорию
привидений. Пока мы танцуем, дух Розмари витает над бокалом у Джорджа и бросает
туда цианид в совершенно материализованном виде — духи умеют извлекать цианид
из эктоплазмы. Джордж возвращается, пьет за ее память и… О, господи
благословенный!
Двое мужчин с изумлением взирали на него. Он обхватил руками
голову. Раскачивался из стороны в сторону, находясь в состоянии явного
душевного потрясения. При этом он бормотал:
— Это… это… сумочка… официант.
— Официант? — встревожился Кемп. Антони покачал головой.
— Нет, нет. Не то, что вы думаете. Мне как-то пришла в
голову мысль, что интересы следствия требовали официанта, который раньше не был
официантом. Вместо этого нас обслуживал официант, который всегда был
официантом… и маленький официант, из династии потомственных официантов…
официант нежный, как ангелочек… официант вне подозрений. И он продолжает
оставаться вне подозрений — но он сыграл свою роль! О господи, да, он сыграл
свою роль.
Антони пристально на них посмотрел.
— Не понимаете? Официант мог бы отравить шампанское, но
официант этого не сделал. Никто не притрагивался к бокалу Джорджа, но Джорджа
отравили. А — это А. Б — это Б. Бокал Джорджа! Джордж! Две разные вещи. И
деньги — кучи, кучи денег! И кто знает — может быть, вместе с ними и любовь? Не
глядите на меня, как на безумного. Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Отбросив назад стул, он вскочил и схватил Кемпа за руку.
— Пойдемте со мной.
Кемп с сожалением взглянул на недопитый чай.
— Следует расплатиться, — пробормотал он.
— Нет, нет, мы сейчас вернемся. Пойдемте. Я должен вам там
кое-что показать. Пойдемте, Рейс.
Сдвинув в сторону стол, он увлек их за собой в вестибюль.
— Видите там телефонную будку?
— Да.
Антони порылся в карманах.
— Черт у меня нету двух пенсов. Не беда. Я передумал
звонить. Вернемся.
